Княгиня Ольга

Ольга всегда терпимо относилась к тому, что разные боги появлялись на киевском Святом холме, осознавая, что это важно. «Я понимаю, как это важно… Я понимаю, как это нужно», — шептала княгиня, стиснув голову руками и вышагивая вдоль стены. Однако успокоить ей себя не удавалось.

В Киев по приказанию князя Святослава был привезен из Чернигова Чернобог! Вместе с ним прибыл и главный жрец его — Черногор. Сколько богов уже в Киеве стоит, но никто еще не осмеливался посягнуть на черниговское святилище… Это был искони край Чернобога, там он верховодил и правил, туда стекались к нему все, кто просил о его помощи…

Не каждый мог на это решиться — отправиться к Чернобогу и просить его о заступничестве. Может быть, поэтому и стал город Чернигов столь могущественным и сильным городом, княжеством… А его князья всегда были заносчивы и горды… Но тягаться с ним было небезопасно. Даже князь Олег никогда на него не посягал и хотя покорил землю северян, но не тронул ни жрецов, ни святилища Чернобога, которых в одном только Чернигове было несколько… Самое сокровенное, сокрытое от всех — только жрецы могли к нему входить — находилось вне града— в Болдиных горах. На пути от Черной могилы к этим горам…

Ольга никогда не была в этом святилище, знает о ней лишь понаслышке, да и то больше говорили намеками, отдельными словами, все боялись подробных рассказов — даже те, кто там побывал. В Болдиной горе мало кто был, а кто был — молчал…

Вид Чернобога был ужасающе страшен, и женщинам жрецами было запрещено на него смотреть. В его пещеру в Болдиной горе, наверное, не попала ни одна…

В эту пещеру не проникает никогда свет, а сам Чернобог лежит там в яме, весь засыпанный черной–пречерной землей…

Княгиня Ольга передернула плечами.

Чернобог от этого мрака, царящего всегда в пещере, ничего не видит. А если бы даже и захотел увидеть, то не смог бы: его глаза закрыты до земли спадающими веками. Их поднимают вилами его слуги, когда нужно умертвить незваного гостя. Ни одно живое существо не могло вынести взгляда Чернобога, когда ему поднимали веки. Он лежал в земле и осыпан был землей, он не желал расставаться со своим мраком, в котором пребывал, и не любил, когда его тревожили понапрасну…

Чернобог был богом ночи. Мрак, погружение во тьму. Бог ужаса людей, оставшихся без света. В его силах спрятать солнце. Он не был богом зла — он был богом страха.

Страх был самой тяжелой карой человека: не увидеть больше Никогда солнца — это и означало смерть. Чернобог — это страх смерти, страх лишиться жизни… Ночью люди попадали во власть Чернобога, а чтобы избежать этого, жгли костры, в жилищах в особых очагах горели вечные огни. Огонь — это милость Даждьбога, Белого Света. Первая молитва человека, первая просьба его — это видеть Белый Свет — Даждь, Бог!

Видеть Белый Свет — это и означает жить. Даждьбог давал свет, огонь и тепло. В домах, где горел вечный огонь Даждьбога, чаще всего его поддерживали старики. Это было их обязанностью. Они не могли работать, но днем и ночью в доме заботились об огне — это был жир в светильнике или очаге. Там, где жили старики, была и милость Даждьбога. Княгиня Ольга знала дом, дом боярина Пушки, где огонь был зажжен раньше, чем начал править князь Аскольд. И уже несколько поколений боярина были удачливы в делах и детях.

А Чернобогу тоже следовало молиться, просить его о милости. Смерть царила в царстве Чернобога. Там у входа в него стояли два Василиска [128] . Если Чернобог был богом подземного царства, то Василиски были там царями. Как и Чернобог, они могли умертвить любого человека одним взглядом.

Крылатый змей с головой петуха, но крылья лебединые, петушиный гребень и петушиные лапы со шпорами, но хвост дракона. Это чудовище появляется из яйца, снесенного петухом. Но сам он боится петуха. А умереть может, увидев свое отражение. Зеркало — это человеческое оружие, с его помощью можно разглядеть и нелюдей, живущих в других мирах…

128

Василиск— дракон, змей.

«Вот и Порсенна толкует — о своих этрусских зеркалах! — мелькнуло у княгини Ольги. И сейчас же она прогнала от себя эту мысль. — Да, мне теперь не до этрусков, — с тревогой подумала она. — Чернобог — это большая опасность для киевлян». — Княгиня сжала голову руками — сейчас ее никто не видел, но даже наедине она всегда старалась избегать этого жеста.

— Ласка, ласка… — прозвенело тоненьким колокольчиком где-то высоко в макушке^

«Ласка может поймать и задушить Василиска», — будто услышала княгиня голос детства, и странно — это был голос, отца. «Неужели отец рассказывал мне о Василисках? — с изумлением подумала Ольга. — Я совсем не помню его рассказов. Может быть, он предостерегал меня от опасности? Ведь он обучал меня, как охотиться, как ставить капканы. — И рассмеялась: — Капканы на Василисков…».

Чернобогом путали детей. Но пуще всего боялись его дочь — Бабу–Ягу.

В царстве смерти Чернобога все окостеневало, превращалось в камень и кость. Живое становилось неподвижным, каменным. Это делал Чернобог. И Василиски — тоже… А вот ласки убивают змей и мышей, поэтому их держат и в домах.

«Ласка, ласка… Причем тут ласка? — с тревогой подумала княгиня. — И разве можно поймать Василиска? Только детей им пугать…».

Чернобогу приносили человеческие жертвы. Всегда — пленных. И поэтому князь Святослав и замыслил это дело?

Как откупаться от зла? От страшного Чернобога? И можно ли его умилостивить? На пирах всегда пускали чашу с вином вкруговую — это была жертва богу света, Всему Белому Свету, Белому богу, Белбогу… Мало кто называл его так коротко — старались выговорить полностью — Весь Белый Свет, чтобы божество его улыбнулось бы человеку… Весь Белый Свет и Мать Сыра Земля были самыми древними божествами. Всюду, куда они приходили, славяне ставили свои святилища и непременно называли при впадении одной речки в другую — одну Дунаем… А священную гору — непременно Девином или Дивиным… Ведь Дева–Дива была третьим важным божеством…

И никто пока не отменил их, не умалил, не унизил… Как сказала старая жрица богини Лады: — Старых богов прячут до поры…

Так было прежде. Так было, пока не было наступления новых богов.

Кто теперь помнит, как шли славяне с Дуная? Как не хотели расстаться с Дунаем и брали его всюду с собой…

Можно ли унести реку? А предки наши уносили… Навсегда… Кто теперь поверит, что это они сами назвали реку как захотели. Нет, не сами: так повелели жрецы–волхвы. А им указали боги, И старые книги в кожаных мешках, что были крепко приторочены к седлам. Все мешки были одинаковы — что для хлеба, что для пожиток, что для книг, И только волхвы знали, где они… Боялись за сохранность».