Князь Арнаут

Не успел рыцарь и его партнёрша завершить «утоление голода», как в дверь постучали.

— Входи! — крикнул Ренольд, решив, что это скорее всего Ангерран.

Дверь распахнулась, и в комнату вошёл... сам король Иерусалимский Бальдуэн.

— О шевалье! — воскликнул он. — Вы заняты? Может быть, мне зайти попозже?

Надо ли говорить, что пилигрим «не позволил» сиятельному гостю «зайти попозже»? Осознав важность момента, Марго схватила одежду и выскользнула в коридор. Едва она удалилась, Ренольд попытался встать, но король строго-настрого запретил ему это.

— Лежите, шевалье, вы ранены. Княгиня Констанс рассказала мне об обстоятельствах, при которых вы получили рану. Я рад снова видеть вас и знать, что теперь ваша жизнь вне опасности.

Слушая слова короля, Ренольд мог бы поклясться, что звучат они не вполне искренне. Бальдуэн не слишком-то умел скрывать свои истинные чувства. Что-то беспокоило его, и говорил он, стараясь не смотреть в глаза собеседнику. Однако, задав все приличествовавшие случаю вопросы, король всё же собрался с духом и попросил:

— Её сиятельство, княгиня Констанс, и члены Высшей Курии княжества Антиохийского просили меня временно взять на себя заботу об этом государстве. Как регент, я от своего имени и от имени моей кузины прошу вас принять приглашение переехать во дворец. По крайней мере, до вашего выздоровления...

Он сделал паузу, и рыцарь, решив, что ему следует ответить, хотел уже раскрыть рот, но король сделал ему знак помолчать и продолжал:

— Я специально пришёл сюда, шевалье Ренольд, чтобы поговорить с вами без посторонних и... случайных свидетелей...

По тому, как Бальдуэн произнёс слово «случайных», пилигрим понял, что ни о какой случайности речь не идёт. Молодой правитель Иерусалима почесал светлую бородку:

— Скажите, мессир, вернее, расскажите мне всё о той пластинке, что ваш слуга нашёл в мехе из-под вина. Пожалуйста, не упустите ничего, мне важно всё, каждая мелочь!

— Но, государь... — начал Ренольд. — Что тут рассказывать? Мне бы не хотелось передавать досужую болтовню слуг... Моему оруженосцу вечно что-нибудь мерещится. То заговоры, то... да вообще чушь всякая. Он, видите ли, вдолбил себе в голову, что именно из-за этой дурацкой пластинки меня чуть и не зарезали во дворце вашей матушки... то есть, конечно, в вашем дворце...

— Не зарезали во дворце? — удивился Бальдуэн. — О чём вы, шевалье?

— Да мне, право, и неловко, сир, — смутился пилигрим. — После того как вы уехали в Яффу в гости к вашему братцу, его сиятельству Аморику, её величество королева Мелисанда, ваша матушка, призвала меня к себе...

Увидев выражение, появившееся на лице короля, Ренольд замолчал и спросил:

— Что-то не так, государь?

— Говорите, говорите.

— Мы так хорошо побеседовали! Её величество даже обещала походатайствовать за меня перед вашим величеством... Я понимаю, что не совсем хорошо повёл себя по отношению к своему сюзерену, без спросу оставив его и не заплатив долга, но...

Короля явно не интересовали объяснения рыцаря.

— Вернёмся к вашему визиту во дворец, шевалье, — перебил его Бальдуэн. — Когда вы там были?

Ренольд наморщил лоб:

— Да, пожалуй, в конце мая, а то даже и в начале июня... — Ему вдруг очень захотелось покончить с этим нелепым рассказом: — Когда я возвращался от вашей матушки, то ненароком заблудился во дворце, и какие-то два сукиных сына напали на меня и чуть не прирезали. Благо на мне под камзолом оказалась специальная кольчуга... Что-нибудь не так, сир?

Король, не глядя на рыцаря, покачал головой, однако дальнейшие слова его свидетельствовали об обратном.

— Но меня не было в это время в Яффе, — задумчиво проговорил Бальдуэн. — Может, я и покидал Иерусалим на день-два, но... я не ездил к графу! Это-то уж я точно помню. Во всяком случае, в июне.

Бальдуэн на какое-то время умолк, но и Ренольд так же не говорил ни слова, дожидаясь, пока гость сам не прервёт паузу.

— Всё это странно, мой дорогой шевалье Ренольд, — произнёс тот наконец. — Однако теперь я понимаю причины вашего скоро отъезда. Признаюсь, я рассердился на вас, даже негодовал, сочтя такое поведение дерзостью. Простите меня. Теперь всё разъяснилось... По крайней мере, в отношении вас и этого обстоятельства... И всё же, мессир, вы не помните, что было на той пластинке?

— Нет, государь. Пластинка как пластинка, — пожал плечами пилигрим. — Ясно, что там было какое-то послание, наверное, очень важное и секретное, но я не понимаю языка неверных, а уж слуги мои и тем более. Почему бы вам не велеть какому-нибудь грамотею просто прочесть то, что на ней написано?

— Она пропала, — мрачно отозвался король.

— Из канцелярии? — искренне удивился Ренольд. Он и представить себе не мог, что из такого важного учреждения, каким, вне всякого сомнения, являлась королевская канцелярия, могло что-то пропасть. — Но каким образом?

— Я бы сам хотел узнать каким, — не без лёгкого раздражения признался Бальдуэн. — Она была, мне говорили, что какой-то рыцарь нашёл её где-то среди своих вещей и принёс. Даже не сказали, что это были вы. Я хотел посмотреть, но... нахлынули другие дела, а потом... ну в общем не важно...

Его величеству не хотелось признаваться собеседнику в том, что нахлынувшие дела на самом деле означали выезд на охоту, после которой он, первое лицо государства Иерусалимского, напрочь забыл про какую-то там пластинку с какими-то там письменами. Он даже не мог припомнить, отчего вообще спросил о ней канцлера. Кажется, тот сам о ней заговорил, начали искать и не нашли. Тогда это, конечно, не порадовало, но и, если уж откровенно, не насторожило Бальдуэна. Теперь же, после допроса участников ночной схватки на городской стене в виду Сильфиуса, а особенно в свете показаний Ангеррана, выслеживавшего вместе с людьми Тафюра трактирщика Аршака, многое изменилось.

Вместе с патриархом король побывал и в пыточных подвалах, где в надлежащей обстановке побеседовал с корчмарём-армянином и кое с кем из его окружения. Однако они являлись лишь мелкой рыбёшкой, крупная же ушла. Хозяин постоялого двора рассказал всё, что знал, но знал он немного. Его младший сын, а особенно божественная (сделавшаяся теперь проклятой Господом) Юлианна могли бы сообщить куда больше подробностей, но увы.

Король напрасно надеялся, что рыцарь добавит что-нибудь к тому, что уже стало известно относительно пластинки. Силясь хоть чем-нибудь помочь расстроенному властителю Утремера, пилигрим сказал:

— Сир, там, на обороте пластинки, я видел какой-то знак, что-то вроде их богомерзкого серпа. Вернее, двух серпов в круге... Хотя, может, то были вовсе и не серпы.

Король кивнул и, сняв с пояса, развязал небольшой шёлковый кошель. Достав оттуда единственный хранившийся там предмет, Бальдуэн показал его рыцарю.

— Точно такой, государь! Точно такой! — воскликнул Ренольд, глядя на лежавший на ладони гостя серебряный круг с вписанными в нём двумя арабскими девятками, положенными одна напротив другой. — Очень похожая штука! Что это?