Князь Изгой
Шрифт:
Осенние и зимние торги на Руси обильны мясом. В это время стоит оно сущие копейки, особенно, когда начинаются забои после окончания рождественского поста. Причина банальна — у селян нет достаточного числа кормов. Покосы, в среднем хозяйстве, занимают не более десятой части от посевов жита. Летом большая часть скота на вольном выпасе, а ручная заготовка трав далеко не всем под силу. Оставляют обычно коров на молоко, телят малых, да быка на развод, прочих же — под нож.
Купленные на торге бычки давно съедены, а запасов сена и особенно, овса много осталось, их то и обменял на убой по выгодному курсу. Мясо чуть ли не в четыре раза дешевле, чем в городе вышло. Из Ивани, да из соседней Лозовки привезли девять бычков, три свиньи и полсотни гусей. Ко всему два браконьерских лося за «копейки» взял. Шкуру, да требуху селянам, себе кровь, рога с копытами на клей и мясо. Кровь, как и кишки
Лёд же в самый мороз заливали, под минус сорок в ту ночь температура опустилась. Следовательно, и температура ледника будет низкой. Минус тридцать, а может и ниже. Дверцы двойные, рассчитываю часть мяса по весне продать с хорошей прибылью или поменять на рабочие руки, что тоже в общем неплохо. Но то будет, только если прямо сейчас решить вопрос с питанием шести десятков батраков, городников, артели Ставра, семьи Добрына и части крестьян, что всё ещё работали на меня. Походы за шиповником и калиной это, конечно, хорошо, но ими сыт не будешь. Когда я был пацаном, дед рассказывал, как рыбачил на Неруче. На реке бьёт огромное количество ключей, что обогащают воду кислородом, это вызывает рост фитопланктона и далее вверх по пищевой пирамиде. Дед, зная верные места, где ключи бьют, ставил там сети и говорили, руками вычерпывал рыбу, отбирая смую ценную. За полдня, лодку до самых краев уловом набивал, аж бортами воду черпал. И не он один про такую рыбалку сказывал, многие старощили. А как на Залегощи заводов настроили в тридцатые, траванули речку всё и сдулось. Но не совсем, и в моё время на реке полно рыбаков денежку зарабатывает, тот же Игнашка, благодаря которому я тут оказался. Вот и подумал, если в XIX у нас на реке такое богатство было, то что в XIV? Провентилировал вопрос с местными рыбаками. Подтвердили, в Неручи рыбы много. Одна проблема, по правому берегу ловчие места Новосильского князя.
И вопрос сей, решил без помощи Богдана. В тот день, когда заявились ревизоры, мы неплохо посидели с ними. Четверть бочонка медовухи уговорили. Отец Лаврентий за обещанные сани нам ангары и копр освятил, ко всему пару мешков овса с барашком прихватил в нагрузку. Андрейке же от моих щедрот куда меньше досталось, ибо сани дело такое, дорогая взятка, особенно такие «навороченные» как у нас. Андрейка даже в изрядном подпитии сидел с поджатыми губами, ибо получается его вроде как обошли, вот тот и надулся. И зачем спрашивается врага на пустом месте наживать? Даже такого мелкого клопа как Андрейка. Вот и решил наведаться к нему с гостинцами в Старый Воротынск, и сани точно такие, как отцу Лаврентию, пообещал до весны сделать, и часть улова отдать. На что тот с превеликим удовольствием согласился, выдав «грамоту» на лов рыбы в виде кусочка бересты с вислой восковой печатью.
Богдану, конечно, всё потом рассказал, а тот долго убивался, что много тиуну пообещал, да и Лаврентию должен немало. Поинтересовался все ли положенные мыта он оплатил? Разом сдулся. Нет, я его понимаю, по-иному и нельзя тут, но и меня понять можно, таких людей как отец Лаврентий да Андрейка, лучше в друзьях иметь, а то и на костёр угодить недолго. И огородники оценили, что я за них впрягся, да и разговоров про волхование поменьше стало после освящения ангаров.
Так что, как с мясом закончили, и до рыбы руки дошли, тем более к лову готовился загодя. Подлёдный лов на Руси был известен. Лунки пробивали топорами, а рыбу острогом били или ловили на небольшую удочку типа мормышки. Для лова, к началу февраля, связали пять зондов опускных для глубоких ям, и столько же сетей-треугольников для ловли через прорубь. С малыми снастями рыбаки наши разобрались и свежей рыбкой стали радовать куда чаще.
Мне же хотелось большего, лова в «промышленных» масштабах! Чтобы определиться с размерами сети ещё в январе съездил в пару рыбных мест на Неруче, мерил глубину и ширину дабы выяснить профиль русла. Да-да, решил его целиком перекрыть. Неручь всё же поменьше Зуши. Трёхстенные сети вязать не стали, ибо слишком много с ними мороки. Имелся вариант не менее эффективный — одностенная рамованная сеть.
Такая сеть разбита по полотну вертикальными и горизонтальными прожилинами на отдельные карманы. Площадь, сто квадратный метров! Каждый карман работает самостоятельно по принципу трёхстенной сети и позволяет поймать богатый улов вне зависимости от того, с какой стороны движется рыба. Квадрат сети не зависит от соседнего, и при попадании добычи в один из них, прочие продолжают работать дальше, то бишь вся сеть не запутывается.
Ко всему рамовая сеть обладает великолепной уловистостью и куда удобней, и эффективней путанки. [2] И большей «урожай» легко выдержит, ибо нагрузки от давления воды и плавучесть поплавков воспринимают не нити сетного полотна, а вертикальные прожилины рамы, что особо важно для наших хреновых шнуров.2
Не видать, ни зги — в древнерусском языке слово «стьга» означало тропу (дорожку). При этом мягкий знак обозначал не смягчение согласной, а безударную слабо произносимую (в лингвистике это называется «редуцированную») гласную. Начиная примерно с XII века н. э. в древнерусском языке начался сложный процесс, который в лингвистике называется «падением редуцированных гласных». Например, «истьба» стала «избой», а «стьга» — «згой». Таким образом, не видно ни зги — не видно тропы впереди.
Месяц работы пяти женщин и трёх отроков позади, а впереди выходной. Сеть проверена на прочность и уложена в сани. Для местных в ней много непонятного. Прожилины хитрые, деревянные поплавки, грузила, карманы, петли всякие. Бывалые рыбаки смотрели на эту сеть, как на летающую тарелку. Вроде и сеть с виду, а ни хрена не понятно, как к такой диковине подступиться.
Отобрал десяток, смыслящих в лове, взял двое саней и на Неручь двинул. С собой взяли два бура, топоры на длинных рукоятях, ледовую пилу и хитрую доску, с помощью которой будем протаскивать сеть от одной лунки к другой. Увязался с нами и Курьян, большой любитель рыбалки, похоже такие во все времена были.
— Прохор, как же таковую громадину ставить? Почитай лёд от берега до берега придётся рубить, а он в локоть толщиной ныне.
— Курьян, ну а буры мы зачем взяли?
— Так ими токмо дырки можно делать. Как ты туда сеть пропихнёшь то?
— Ничего мы пропихивать не будем, у берега полынья есть. Малость расширим топорами и готово.
— Один чёрт! Не разумею. Пошто трамбовки взяли, да ворот?
— Терпение, мой друг, терпение. На месте увидишь.
Подъехав к проруби, растянули сеть над рекой, мы с Курьяном пошли лунки сверлить и крюки железные вкручивать, а остальные, разбивали полынью.
— Видишь доску с прорезью в центре?
— Ага.
— Ставь ту на лёд. Теперь тяни за верёвку.
— Ага.
— Видал, как пруток согнулся? А тепереча отпускай!
— О-о-о! — он подбежал и широко раскрытыми глазами смотрел на движение доски. — Смотри-ка, как хитро движется. Верёвка пруток сгибает, а ентот острым кончиком в лёд упирается, а как ту отпустишь, разгибается и доску вперёд толкает. Постой, дык ты хочешь навыворот её поставить, под лёд?! А пузыри бычьи приделаны дабы не утонула?
— Во-о-о-т! Могёшь, ежели захочешь. Бери доску и пошли верёвку протягивать.
Доску опустили под лёд и также, как по верху пробовали, погнали её теперь уже подо льдом по направлению к другой лунке. Доска протягивала верёвку, а по ней протягивали сеть. С финской доской [2] длинные багры с крючками не потребовались, а широкую сеть поставили за полчаса. Если бы ставили путанку, к бабке не ходи, день бы провозились. Я и те, и те ставил, знаю о чём говорю. Всего то три лунки, да несколько железных крюков для натяжения сети. Сеть воротом натягивали, ибо в отличии от обычных, рамные требуется очень туго натягивать. Если их натянуть слабо, то течение расправит сеть полукругом, а концы, удерживаемые якорями, свою функцию будут выполнять плохо, так как сетные мешки будут выстилаться вдоль сети. То есть, хрен чего ты в такую сеть поймаешь.
2
Не видать, ни зги — в древнерусском языке слово «стьга» означало тропу (дорожку). При этом мягкий знак обозначал не смягчение согласной, а безударную слабо произносимую (в лингвистике это называется «редуцированную») гласную. Начиная примерно с XII века н. э. в древнерусском языке начался сложный процесс, который в лингвистике называется «падением редуцированных гласных». Например, «истьба» стала «избой», а «стьга» — «згой». Таким образом, не видно ни зги — не видно тропы впереди.
— Ну что, православные, пошли на сани. Будем рыбу гнать.
— Куды гнать а, Прохор? Токмо волхвовать более не надо, а то сызнова отец Лаврентий нагрянет.
— В сети, куды же ешо.
Поднялись на пару километров выше, растянулись в шахматном порядке и давай трамбовками по льду стучать. Не везде, само собой, но пару безснежных мест там было, да и по снегу те неплохо шумели. Рыба, она же хорошо звуки чувствует, а лёд, словно мембрана, усиливает. Сверху-вниз прогнали, а после снизу-вверх.