Князь Изгой

Следующая тройка выбежала с мечами. Первого арбалетный болт Тихони бьёт аккурат в широкую грудь, со вторым сцепляется Горын. Сам же отправляю шипящую фосфорную тряпку-кулу в третьего. Молоденький кметь шарахается от неё, как чёрт от ладана. Увесистая дубина, да с залитым свинцом бьёт по руке, пусть и защищённой кольчугой, жёстко… Отчетливо слышу хруст, добавляю окованным сапога в берцовую кость, после жёстким, коротким ударом колена добиваю склонившегося воя. Этот готов.

Краем глаза замечаю какое-то шевеление у крыльца терема. В темноту, наугад отправляю болт, а после натягиваю тетиву и ещё один. Схватка перемещается ко входу в терем откуда-то вбегают мужики в овчинах, с вилами и рогатинами. С этими вахлаками они и сами справятся. Не смотря на габариты, Горын и Тихоня вёрткие как ужи и двигаются резво.

Чтобы подстраховать, смещаюсь в тень, заряжаю новый болт и контролирую вход в дружинную избу. И… Ощущаю кого-то сзади. Поворачиваюсь и вижу искаженное яростью, залитое кровью лицо и занесённый над головой меч… Не успеваю уйти. Но меч выпадает у противника из рук. Из его груди торчит наконечник стрелы, а по рубахе расплывается пятно крови. Звуки схватки стихают. Луна заходит за тучу и двор погружается темноту. Тишину нарушают лишь мычание и тихие стоны.

— Усё. Дело сделано! — Горын держится за руку, та кровит. — Зацепили малость. Крепкие гридни у боярина… Были.

— Что с Тихоней?

— Живой! Што тому сделается? Вяжет, како и уговорено, — после, наклонившись к уху, Горын зашептал, — княже, надоть поторопиться. Кабы гридни городовые не пожаловали. Пришлось Горыну раскрываться после той истории с Блудом, ибо он и сам всё слушал, естественно, клятву на крови взял чтобы молчал до поры до времени. Сам же Горын сему больше обрадовался, ибо что такое слово князя, пусть и не совсем настоящего, супротив слова купца какого-то. Удивительно, но слова князя на простых людей оказывали какое-то мистическое, непонятное для меня впечатление.

Стащили связанных и убитых в дружинную избу. Не стали ту проверять. Горын постарался, «обработал» одного из пленныхи и узнал, где держат полон.

Спустились в подклеть терема, сбили здоровый замок и распахнув дверь оказались в крохотной комнате.

В углу, на гнилой соломе, лежал седой мужчина. Дышал он тяжело, со свистом. Кучерявый парень помоложе, чем-то похожий на актера игравшего Александра Невского в современном фильме, наклонившись, пытался напоить деда из плошки. Повернувшись с гневным видом, начал было гневную отповедь, но увидел меня и переменился в лице.

— Мстиша?!

Глава 19

Ушли без погони. Дядьку несли Горын с Тихоней, сам же помогал Радиму, который едва ноги передвигал. Протиснулись через лаз, выбили «пробку», по сигналу Никиты спустились по приставной лестнице в ров, а после, по ней же поднялись наверх, где нас ждали сани. Сделав крюк, пересели в другие, чтобы по следам не нашли нас. К утру были в Ивани. Не думал не гадал, что так обернётся, а крови вона сколько вышло. До сих пор лицо того парня перед глазами стоит…

Пожилого мужчину именовали Владислав Мечиславович, и он действительно был мой дядя, точней дядька. Воспитатель, что с шести годков прикреплялся для вразумления наследников князей да бояр родовитых. И такие дядьки частенько становились воеводами при князьях. Плох он был, думал не довезём. Возраст, то по местным меркам, солидный. Пятьдесят два года, а держали его в холоде, да в сыром подполе, вот и подхватил воспаление лёгких. Пришлось звать Лукерью. Надеюсь, общими усилиями выходим.

И с Радимом беда. Нет, в плане здоровья с ним всё более-менее, недоедание, авитаминоз, простуда, рана, плохо заживающая… Мелочи, по местным меркам. Проблема в том, что как только он меня увидел в работе его чуть кондрашка не хватила. Радим ведь знает «меня», как облупленного. Обороты речи, жесты, мимика, ужимки, даже походка чёрт побери. А я как разговариваю? Как селянин! А как я ещё могу разговаривать, у кого мне языку было учиться? Ну не у Марфы же спрашивать, она и сама не богата на барские замашки. Говорю не как князь, веду себя не как князь, выгляжу не как князь. Баб обучал и чёрной работой не гнушался, поруха то какая княжеской чести! Нет, я говорил Радиму, что здесь меня как Прохора с погоста на море знают, что не надо князем прилюдно называть, что памяти лишился. Всё одно, ходит, смотрит словно сыч. И чем больше про дела прознаёт, тем мрачнее становится. Ему сказывают, что Прохор мол и у ромеев был, и у фрягов, и у немцев. Много мудрёных слов знает, учит уму разуму. Простые люди, всё по-своему понимают и рассказывают. Говоришь, а вот у франков так-то делают, так они на полном серьёзе считают, значится, самолично у франков бывал.

Ошибся здорово, не стоило «аристократию» в лагерь привозить. По-иному встречу с побратимом представлял.

— Оборотень ты, а не Мстислав! Ничего в тебе от княжича нету, окромя тела. Не токмо память отняло, но саму суть княжескую, саму душу!

Ох, как он надоел поучениями. Разворачиваюсь и жестко пробиваю в солнечное сплетение, а тот не ожидал, падает и только ртом воздух ловит, словно рыба на берег выброшенная.

— Достал ты меня… побратим! В кого таков уродился? Ума как у курицы! Зри — кидаю перед ними листы, где записывал родословную. — После сечи при Неруче, не то, что тебя, мать родную не помню. Отца, сестру… Никого! Да я тебя первый раз токмо в порубе увидел, а кто сам таков, узнал две седмицы назад! Понял сие?! На руку смотрю, помаю, что рука моя, а как назвать ту не ведаю. Слова чудные сами на ум приходят. Ты поди у Данилы спроси, как он меня словно дитя малое глаголить учил. Вона, — достаю книгу, — видал каков букварь составил? Я ведь даже не знал, кто в порубе у боярина сидит. Токмо гадал. Людей своих на верную смерть вёл ради тебя, а ты како свинья нос воротишь. Не нравится?! Тако могу сызнова в поруб к Олегу Брониславовичу спровадить!

— Мстиша…

— Нет больше Мстиши и Мстислава, дружка твоего больше нет. Считай новый человек я, но токмо помалкивай об том. Что тебе я обещал? Земли в Белёве? Хлопов новых? Думали Новосиль обратно в удел вернуть. Верно?

— Тако и было.

— Забудь про сие. Ныне, другие думы. Ежели со мной пойдешь до конца, не то, что в Белёве, в Новгороде князем посажу! Разумеешь, оттого я чёрным делом промышляю, что умом тронулся? То, что невместно сие и без тебя знаю. А ведаешь ли ты, что короли франкские самолично мечи ковали, что пращур мой, Святослав Игоревич не брезговал за молот браться? Вот тебе моё слово. Память старые боги у меня взяли, а заместо неё дали знания великие. Думаешь я про отца с дедом забыл? Знай, Сарай калёным железом выжгу! В мелкий порошок сотру и Узбека, и войско его, и всех полично и поимённо, кто наговор на родичей навёл, а меня памяти лишил! Понял сие?!

Он коротко кивнул, а я продолжил:

— Ежели нужно для сего навоз мешать, буду мешать! Нужно молотом бить, буду бить! Не дурак я, и не оборотень понял? Ежели хочешь помогать, подсказывай, как вместно вести, а не попрекай каждый раз. А нет, так дам резан на дорогу и езжай к отцу, в Пронск.

— Звини, княже, понял, что ошибался, — Радим поклонился в пояс. — Норов твой лют, как и прежде. Одно растолкуй, ежели умыслил против самой Орды, выходит и против Москвы станешь? Скажи, а порошок, что за слово чудное?

— Пыль то мелкая, — ответил ему.

— Пыль… Но неужто не разумеешь? Пусть Новосиль на копьё возьмем, пусть дядю твого из Глухова выгоним, а Елец и Карачев под руку заберём. Всё одно не ты, а Иван Данилович дружину твою в порошок-пыль сотрёт. Ибо в княжестве его, люда против наших втрое больше!

— Иван Данилович. — передразнил я его. — Иван Данилович твой умрёт следующим летом.

— А ты откуда ведаешь? — он снова выпучил глаза. — За деда решил мстить?

— А почему я за деда должен мстить? А ну ка сказывай, что знаешь.

* * *

Едва распустились листья, городники отправились на Залегощенку сушить лес «на корню». Тиун тама другой сидел, но Андрейка его знал, посодействовал. За рубль да воз рыбы решили вопрос с разрешением на валку леса, копку глины и каменьев. Больших денег не взяли. Земли по левому берегу Неручя не были заповедными, а погостов там мало. Сани и Андрейке, и отцу Лаврентию под самый конец зимы передал. Андрейке, конечно, попроще, без возка и отделки. Объяснил, что случится, когда на таких санях к князю приедет. В лучшем случае отнимет, а в худшем… Это тоже самое, что какой ни будь работяга к офису босса подъедет на Aston Martin. С одной стороны официально не запрещено, а с другой стороны лютое нарушение статуса. Здесь к этому делу совсем по-другому относятся. И у отца Лаврентия их тоже отожмут, к бабке не ходи. Но на то и рассчитан крючок, таких и у самого митрополита нет.