Князь мертвецов

– Во-первых, убедительно прошу меня к вашим «нашим» не причислять. Вроде бы я не давал никаких оснований. А во-вторых...
– он выразительно кивнул на груду лохмотьев у двери камеры. Только если присмотреться внимательно, можно было понять, что это привалился к стене человек.

– Так он же спит!
– вскинулся конопатый.

– Естественно, спит. Если бы не спал и явственно подслушивал, может, даже вы не стали бы болтать глупости, - меланхолично заметил Митя.

– То есть, он специально тут? Чтоб нас подслушивать?
– конопатый выразительно сжал кулаки.

– Сядь, - буркнул ему Петр и поглядел на Митю иронически.
– Надо же, разбираетесь! Жаль только, так сказать, с другой стороны решетки.

– Мне - нисколько не жаль, - отрезал Митя.

– Не ссорьтесь. Сейчас-то мы все по одну сторону решетки, - тихонько попросил гимназист.

– А долго ли?
– скривился Петр.

Вдалеке увесисто хлопнула дверь, послышались голоса - рокочущие мужские, надрывные, почти плачущие женские.

– Родители, - тоскливо сказал конопатый и переглянулся с приятелем Васечкой.

– Дети, - усмехнулся Иван.
– Как есть дети - боятся, что папенька с маменькой заругают.

– Это самое «детство» не мешает вам втягивать их в ваши дела, - процедил Митя.

– Не наши. Общие, - очень серьезно сказал Иван, а Петр, наоборот, ухмыльнулся.
– Кто ж если не мы - «племя младое, незнакомое»? Не питерское старичье, те отечество только до края довести могут!

Раздался звук шагов, к дверям общей камеры торопливой почтительной побежкой примчался давешний городовой. Дверь распахнулась.

– Хорошо провел вечер?

– Познавательно, - ответил Митя, направляясь к выходу.

– Потерпите, юноши, скоро вас заберут родители, - выпуская Митю из камеры, кивнул отец гимназистам.

– А нас?
– нахально поинтересовался Петр. Под ледяным отцовским взглядом невольно отшатнулся... и тут же качнулся обратно, явно злясь на себя за испуг.

– Для вас нынешним разом тоже все обойдётся лучше, чем могло. Вы нашли удачное прикрытие, - холодно бросил отец.

— Это... Это не они!
– Тодоров вскочил. — Это я пригласил Дмитрия, нам было интересно познакомиться.

– Рад, что сын нашел себе приятелей.
– все также холодно бросил отец и дверь камеры с лязгом захлопнулась у него за спиной.

В тусклом коридоре участка обнаружился нервно теребящий перчатки ротмистр Богинский. Жандарм открыл было рот - поздороваться хотел, или еще что, но натолкнулся на безучастный отцовский взгляд и сомкнул губы со звуком отчетливого хлопка.

В молчании они зашагали по коридору - отец впереди, ротмистр с Митей следом. Оправдываться Митя не собирался. Он не знал, что на вечеринке будет эта парочка неблагонадежных - Иван и Петр, не знал, что полицмейстер вломится с обыском, не знал... Отец мог бы его оправдания и принять, а вот общество... Светское общество - не полиция и не закон, оно не знает жалости и не прощает ошибок, наивности и непредусмотрительности. Для него «не знал» - не оправдание. Единственная причина, по которой можно попасть в тюремную камеру без ущерба для репутации - дуэль. А в Митиной нынешней ситуации были лишь стрельба и угроза жизни. А вот дуэли... дуэли не было, а значит и оправдываться - бессмысленно. Завтра о нем будет судачить весь город.

Они поднялись по лестнице, и отец распахнул дверь, не затрудняя себя стуком.

– А откажетесь - в тюрьму ваши пащенки пойдут, оба! На каторгу!
– донесся ор полицмейстера, и женский плачущий голос выдохнул:

– Брат! Умоляю, они же дети!

– И к чему это вас Ждан Геннадьевич так убедительно склоняет, господин... Шнеерсон? Шмуэль Бенционович, верно? Это ведь вы во время набега виталийцев големов к пристани направили?
– отец вопросительно поглядел на довольно молодого, и даже щеголеватого раввина, сидящего напротив полицмейстера на рассохшемся казенном стуле.

– Азохн вэй, такой большой начальник помнит бедного каббалиста с чугунки! Я был уверен, что как надобность закончится, ваше высокоблагородие не то что Шнеерсона, но даже «йосек» моих глиняных в лицо узнавать перестанет, - каббалист поднялся навстречу. — Вот, явился по просьбе сестрицы старшей, поскольку имею такое себе счастье быть дядей этих двух юных оболтусов, - он кивнул на приткнувшихся на лавке Захара и Сару Гирш. По обеим сторонам от них, то ли стражей, то ли наоборот, охраной, сидели мужчина и женщина. Были они оба немолоды и довольно бедно одеты. По тому, как гимназист Гирш мрачно не поднимал глаз на мужчину, Митя предположил, что это и есть тот самый отец-сапожник.

На всякий случай покосился на обувь и разочарованно хмыкнул - надежда найти в кабинете полицмейстера еще одного маэстро, вроде Йоэля, только по сапожному делу, рассыпалась прахом. Обувь на всех членах семейства была грубовата.

Тем временем полицмейстер тоже соизволил подняться - неторопливо и вальяжно, явно не торопясь приветствовать начальство:

– А у вас, я гляжу, Аркадий Валерьянович, и знакомства весьма либеральные, - он насмешливо покосился на каббалиста.
– И сынок в нигилисты подался. Сочувствую, весьма... Чтоб у главного полицейского губернии...
– этот титул полицмейстер не произнес, а скорее прошипел, казалось, слова жгли ему гортань, - ... сын с неблагонадежными вязался! Тайные сходки, нелегальная литература ...
– полицмейстер с торжеством показал на сваленную у него на столе гору нелегальщины, раза в два больше, чем настоящая стопочка брошюр из квартиры Тодорова.

Митя захлебнулся бешенством. Ах ты ж хитрый мерзавец!

Не дрогнув ни единым мускулом, отец поднял тонкую книжечку сверху стопки:

– Надо же... «Значение политических убийств»?
– он бросил на Митю холодный, нечитаемый взгляд.

— Это не наше! Нам всё подкинули!
– пронзительно завопил Захар.
– Вы подле...

Хлопком широкой ладони Гирш-старший запечатал ему рот. Женщина на скамейке обхватила Сару за плечи и заплакала - по смуглому лицу по катились слезы.

Отец глянул на форзац, и также невозмутимо закончил:

– Из хранилища в нашем Департаменте.

Широкая издевательская улыбка будто прилипла к лицу полицмейстера.

– Я их все велел переписать и пометить, Ждан Геннадьевич. Видите, вот тут ...
– отец провел пальцем по чернильной отметке на форзаце.

– 3 ... зачем?
– рот у полицмейстера нелепо приоткрылся.

– На случай если их потребуется кому-нибудь подкинуть, конечно же, - улыбка отца больше походила на оскал.
– Только кто вам сказал, что вы можете это делать по собственной инициативе и для своих личных надобностей?
– он одарил внимательным взглядом приободрившегося каббалиста.

Взгляд полицмейстера заметался: на отца, на Митю, на каббалиста. Напоследок он глянул на Богинского и наконец проблеял:

– 3... захват подпольного кружка — это не личная надобность, а дело государственное!

– Но вы не захватили подпольный кружок, - с деланным сочувствием вздохнул отец.
– Вы вломились в законопослушный дом на обыкновенное чаепитие. Напугали мадам Тодорову и барышень. Отправили в тюрьму детей уважаемых родителей. Господин Шабельский уже извещен и скоро будет здесь, равно как и отцы гимназистов. А теперь еще и занялись вымогательством. Что от вас требовали?
– отец резко повернулся к каббалисту.