Князь мертвецов

– Да, мама! Мы даже не рассчитывали на Дмитрия, а он пришел! – весело откликнулся Тодоров, и не озаботившись представить Митю даме, поволок дальше. Вот же - невежа.

А вот дом Мите неожиданно понравился. И подумать не мог, что ему может понравиться квартира над лавочкой, но здесь было непривычно мало мебели и много простора. Занавеси из легкой ткани вместо привычного пыльного бархата колыхались под ветерком, пол выложен светлой доской, и блестел от воска. А редкие безделушки отличались изяществом и были расставлены так, что мгновенно приковывали взгляд. У кого-то в этом доме отличный вкус, столь необычный для простолюдинов.

– Смотрите, какой сюрприз!
– завопил Тодоров, почти вталкивая Митю в комнату.

В небольшой гостиной воцарилось каменное молчание, сидящие вокруг круглого стола под лампой с солнечно-золотистым абажуром юноши и барышни – всего человек семь - начали медленно поворачиваться к ним.

– Неприятный, - хмуро буркнул гимназист Гирш.

Сидящий рядом парень постарше, здоровяк, похожий на принарядившегося грузчика, ахнул, переводя взгляд с Тодорова на Митю:

– И вправду Христо сынка полицейского начальника пригласил! А я думал - шутишь!

Сидящие начали переглядываться, прокатился шорох. Троица барышень за столом придвинулись друг к дружке поближе, будто опасаясь от Мити нападения.

– Дмитрий - мой гость, - внушительно объявил Тодоров.

– Тодоров сошел с ума, - меланхолично сказала девица в блузе с пышными рукавами и широкой юбке. Таких, кажется, называют «лампочками».

– Дети, пейте чай и не ссорьтесь!
– мама Тодорова поставила на стол еще одну чашку, и одарив всю компанию строгим взглядом, вышла.

– Ну что ж, присаживайтесь. Не будем сердить мадам Тодорову, - здоровяк-«грузчик» со скрежетом отодвинул стул за спинку. И усмехнулся, разглядывая Митю будто мешок, который предстояло закинуть на склад. Желательно, на самый верх штабеля.

Митя молча повернулся к позабытой всеми Аде и повел к стулу ее. Усадил. Ада потупилась, но сидела очень прямо, чувствуя скрестившиеся на них взгляды.

– Цирлих-манирлих!
– фыркнула «лампочка».
– Еще руку поцелуйте!

Митя протянул раскрытую ладонь, предлагая девице подать руку. Одна ее соседка, пухленькая и белокурая, ахнула, то ли восторженно, то ли возмущенно, вторая, худенькая барышня с остреньким личиком, лукаво усмехнулась.

— Вот недоставало!
– гневно запищала «лампочка», пряча руки за спину, будто Митя мог схватить ее силой.
– Вы девушкам руки целуете, потому что за людей не считаете! Думаете, мы настолько вам не ровня, что вас это даже не унизит! Как как животное приласкать!

– Сударыня, я еще ни одному коту не целовал лапы, - серьезно объявил Митя.

Худенькая барышня звонко расхохоталась:

– А мне поцелуете?
– почти подпрыгнула она на стуле.
– Мне никто рук не целовал, все за человека считают! Так и помрешь равноправная и не целованная! – она покрутила перед собой растопыренными ладонями, и сунула руку в отметках чернил Мите под нос.

– Сара!
– прикрикнул на нее Гирш.

Едва не захлебнувшийся воздухом Митя быстро взял себя в руки – фигурально выражаясь, а ладонь барышни - буквально, и склонился как в лучших домах Петербурга.

— Вот так вот! Видали!
– прижимая ладонь к груди с торжеством вскричала барышня. И скорчила остальным рожицу.

– Эта егоза - Сара, сестрица Гирша, противница целования рук - Ривка Лифшиц, ее отец в еврейском училище преподает, и Наташа Сидорчук, кассирша из магазина «В?нскiй шикъ» - вмешался Тодоров.

«Помилуйте Предки ...» - только и мог безнадежно подумать Митя. Право же, какое чудное общество.

– Гирша знаете, тут Петр и Иван, - Тодоров кивнул на соседа здоровяка – очень худого юношу с лицом, будто со средневековых фресок.

– Сосланы в Екатеринославскую губернию под гласный надзор полиции, - любезно сообщил здоровяк.

– Может, хватит уже разыгрывать малый прием императорского дворца? После познакомитесь, если надо будет. Давайте уже к делу!

Митя невозмутимо кивнул и уселся. Кроме чайных чашек и пары скромных блюд со сладостями вокруг самовара были сложены в стопку брошюрки. Митя скользнул взглядом по корешкам, отметив ту же «Сказку о четырех братьях», «Хитрую механику» и даже несколько подпольных изданий «Работника» .

– Все запрещенные, - любезно сообщил здоровяк Петр.
– Расскажете папеньке своему, пусть конфискует!

– Благодарю, у него есть, - равнодушно ответил Митя.
– И даже издания получше.

На самом деле равнодушие давалось ему нелегко. Книги на столе относились к безусловно запрещенным. Сын начальника Департамента полиции на сходке с запрещенной литературой! Такое и отцу карьеры может стоить, а самому Мите... это не фрондировать перед Лаппо-Данилевским, строя из себя либерала. За такое не только тетушка Людмила Валерьяновна, но и дядюшка Белозерский может в захолустное юнкерское училище законопатить. На перевоспитание!

– Мы их продаем, в поддержку ссыльных, - с энтузиазмом сообщил Тодоров.

Час от часу не легче - теперь еще и распространение нелегальщины. Самое разумное, что он мог сделать - встать и уйти. Он покосился на предвкушающие лица Ивана с Петром, на барышень, представил, как станут они хохотать, когда за ним захлопнется дверь: «Полицейский сынок сбежал от страха перед стопкой книжек!» Невыносимо!

– Мы собрались, потому что император издал указ, чтоб бедных студентов не принимать в гимназию, - изрядно конопатый паренек в гимназической форме вскочил, нервно заправляя складки тужурки сзади за ремень. И забубнил, глядя в стол и то и дело меняя местами ложечки.
– А еще сегодня приезжал попечитель учебного округа. И наши товарищи, они, в общем, подслушали, что директору велено от недостаточных²¹ учеников избавляться. Чтоб если кто как отличник получает пособие - валить на экзаменах и пособия лишать. Первым делом тех, которые...
– он виновато покосился сперва на Гирша, потом на Сару. – Иудейского вероисповедания. Потому что из гимназии они в университет поступают, а там иудеев должно быть не больше пяти процентов.

– Почему пяти-то?
– почти шепотом спросила Сара.

– Деньги на университеты от податей идут. Евреев в империи пять процентов, значит, и податей с них на пять процентов. Только вы от природы учиться любите, а мы, росские, ленивые.

Еще один гимназист вскочил с воплем:

– Я лучше Гирша учусь!

– Так не я ж это сказал, Васечка, это они в разговоре Победоносцева цитировали!
– конопатый покосился на Митю и торопливо исправился. – Господина Победоносцева, обер-прокурора святейшего синода. Что евреи, если их свободно пускать, все места в университетах займут, потому как умные, а нам места не останется!

– Меня еще никто так не оскорблял! По национальному признаку, - Васечка медленно опустился на стул - взгляд у него был ошалелый.

Гирш захохотал:

– Самое ошеломляющее признание гения моего народа! Вот уж признали – так признали! А у отца-то гадали, чего это Лаппо-Данилевский про пять процентов заговорил?

– Лаппо-Данилевский?
– вмешался Митя.

На него посмотрели, будто внезапно заговорил самовар.

– Иван Яковлевич, отец вашего приятеля Алексея...

Митя оскорбленно моргнул.