Князь Никто

Князь Долгорукий поманил официанта. Тот, без всяких дополнительных понуканий, появился сразу с подносом, на котором стояла большая стеклянная кружка с прозрачным напитком. Князь осушил ее практически одним глотком, похлопал официанта по хилому плечу, отчего тот даже пригнулся. Бросил на поднос пару бумажек, нахлобучил на голову шляпу и тоже направился к двери.

Практически зачарованный его мощью я направился следом. Он не оглядывался. Не пытался определить, не следит ли за ним кто. Он шел сквозь Никольские ряды как ледокол. Потерять его в толпе было невозможно — он возвышался над всеми на целую голову.

Правда, долгой слежки не получилось. На Садовой Долгорукого ждала карета с его гербом на дверце. То есть, он действительно не скрывался. Он настолько не скрывался, что приехал сюда со своим кучером и двумя камер-лакеями. Которые по сравнению с кем угодно другим казались бы здоровенными громилами. На их лицах и фигурах было крупными буквами написано армейское прошлое и боевой опыт. Бархатные ливреи может и могли кого-то обмануть, но…

В любом случае, телохранители по сравнению с «телом», которое они охраняли, смотрелись субтильными и чахленькими.

Великан Долгорукий забрался в карету, кучер цокнул холеным лошадям, взмахнул хлыстом, и карета укатила.

Я постоял посреди Садовой, глядя ей вслед. Что это, интересно, я только что видел?

Князь Вяземский встретился с этой странноватой Идой, переодетой в строгую бонну. И что-то ей рассказал. Про мальчишку, которого он видел, но упустил.

Интересно, уж не обо мне ли речь?

С одной стороны, вряд ли Вяземский охотился еще на какого-то мальчишку. А с другой — довольно хлопотно бывает считать, что все в этом мире вращается вокруг моей скромной персоны. Так можно и впрямь в желтый дом загреметь.

Может быть, Вяземский нашел какого-нибудь сбежавшего наследника дворянского рода, но упустил его. И поспешил доложить об этом бонне… кого, кстати?

И тут я понял, что ни одного имени, кроме короткого «Ида», в разговоре Долгорукого и той дамочки не прозвучало. То есть, я даже не знаю, чьей бонной прикидывалась вульгарная Ида, чей род занятий я так и не смог определить. Напрашивающийся вариант был явно неправильным.

Я шел по Садовой в сторону Сенной площади и думал то про сцену, которой только что стал свидетелем, то про Бенкендорфа. По его поводу я испытывал довольно противоречивые чувства. Это был все-таки не тот Бенкендорф, с которым я был знаком, и который сыграл в моей судьбе довольно драматичную роль. Этот Бенкендорф даже дворянином не был. Просто какой-то выкидыш рода, возможно, пытаясь его задеть, я оказался абсолютно прав. Просто он умеет держать лицо, вот его и не перекосило от слов, которые я ему сказал.

А еще ему известна та информация, которая нужна мне. Кто именно «припрятал» меня в Вяземской лавре? Для чего меня припрятали? В общем-то, ответа на эти два вопроса будет достаточно, чтобы увернуться от этой интриги. Я не собирался тратить на это время, но как раз для этого мне и нужно будет узнать, кто кукловоды?

Черно-белая сорока выпорхнула у меня из-под ног, взлетела на фонарный столб и обиженно застрекотала.

Сорока…

Сорока!

После того, как Сонька-Арфистка вытолкнула меня за дверь, я и думать забыл об одной важной вещи.

Моя мать. Мамячка упоминала мою мать, чтобы меня подловить, но потом разговор наш к этому не возвращался. Вот еще один человек, который может помочь мне как-то пролить свет на то, в какие делишки втянут этот тощий крысеныш, который, похоже, очень хорошо умеет заводить себе «друзей».

Может быть, зайти прямо сейчас и спросить?

Время начинало клониться к вечеру, торговые ряды на Сенной площади редели, зато густела толпа, осаждающая входы в питейные, рюмочные и распивочные. Город готовился сменить деловитый дневной лик на разгульный ночной.

«Вообще-то я ушел из усадьбы, пообещав принести каких-нибудь напитков!» — вдруг вспомнил я. А сам пропал на несколько часов неизвестно где. И чуть было не собрался зайти еще в одно место, способное меня задержать!

Я остановил тележку уже собиравшегося уходить торговца квасом, забрал у него последние три бутылки напитка и поспешил в сторону Конного переулка.

Глава 25. Кое-что об очень непростых решениях

«Люди — удивительно нелюбопытные создания», — подумал я, остановившись на мостике через Екатерининский канал и делая вид, что задумчиво любуюсь перспективой. Я не собирался задерживаться, но мое внимание привлек тот самый дом на углу Конного переулка. Ветхий, всего в два этажа, с башенкой на углу. Такое впечатление, что его скоро собираются сносить, чтобы возвести на этом месте что-то более пристойное.

Два человека, одетых в форменные или похожие на форменные жилеты, деловито отдирали доски от боковой двери. Рабочие вид имели невзрачный и угрюмый, как и все другие-прочие их коллеги. Да и эта самая боковая дверь…

Я открыл бутылку кваса. Пена с шипением рванулась из горлышка и полилась в канал. Пить мне особенно не хотелось, жест был скорее для маскировки. Мол, что-то долго стою на мосту просто так.

Впрочем, можно было этого и не делать. Никто не спешил обращать на меня внимания, хоть с открытой бутылкой, хоть без. Кроме старухи в платье с глухим воротом до самого подбородка. Она зыркнула на меня неодобрительно, прошипела что-то сквозь зубы и прошла мимо, стуча клюкой. Стук тоже звучал осуждающе.

Бутылка перестала фонтанировать пеной, и я сделал глоток. Зажмурился от ударившего в нос резко-кислого вкуса. Пузырьки защекотали небо.

Я облокотился на перила мостика и сделал вид, что разглядываю лепнину, украшающую фасад одного из домов.

Тем временем рабочие освободили дверь от досок, и один из них присел рядом с ней и принялся копаться в замке. Дверь была неприметная, мимо таких обычно проходишь, не обращая внимания. Что там может быть интересного? Дворник хранит метлы? Боковой вход в подвал, чтобы когда слуги продукты с рынка привозят, не топтались в парадной прихожей?

Дверь со скрежетом открылась. С края дверного проема посыпалась сухай штукатурка. Оба рабочих немедленно скрылись внутри. Дверь закрылась.

А на порог немедленно уселись невесть откуда взявшиеся двое бродяг-оборванцев. Постелили между собой газету, сноровисто расставили бутылку, стаканы и разложили краюхи хлеба и вяленую рыбу.

Еще одни «невидимки», за которых взгляды прохожих не цепляются даже на Невском, у Адмиралтейства или на Дворцовой площади. Я задумался, кого еще мы не замечаем. Фонарщиков. Извозчиков. Трубочистов… Как сложно, оказывается, описать маленького человека, привычную деталь пейзажа в большом городе.

Я всмотрелся в лица бродяг. Голова одного была замотана мешковиной, правый глаз скрывался под тряпкой, лицо вымазано грязью. Второй до самых глаз закутан в какую-то хламиду, на голове — мятая шляпа.

— Опышное тело — стутент с путылкой на мосту, ферно? — раздался прямо над ухом женский голос с сильным акцентом. — Я тепя заметила еше в Никольских рятах, мальшик.

— Ида? — я инстинктивно отшатнулся, но быстро взял себя в руки.

— Потслушифать нехорошо, — строго сказала она, но широко улыбнулась. Она была одета в то самое красное платье, в котором я ее видел полчаса назад. Как я мог не заметить, что она за мной следит? Ее наряд яркий, как новогодняя елка!