Князь оборотней

Точно железная молния прорезала тьму. Это была гигантская клюка! Железная клюка размером с самое толстое из деревьев разрезала птичью стаю, насадила на крюк целый пучок верещащих птиц и поволокла прочь! У ворот сидела громадная старуха! Голова ее доставала до верхушки ворот, серо-седые волосы (каждый волосок толщиной в руку!) спускались по ее плечам, и кончики их полоскались в черной воде. Высоко-высоко, точно луна в небе, медведь видел ее лицо, изрезанное глубокими, как овраги, морщинами. Глаза старухи были плотно закрыты — веки срослись со щеками! Зато уши были огромными, их мочки свисали на грудь. Старуха слизнула нанизанных на клюку птиц широченным, как лопата, языком.

— Это Самая Главная Старуха, старуха-Вселенная! — сообщил Донгар с такой гордостью, будто сам ее тут посадил. — Она ест два раза в День — когда птицы прилетают зимовать в Верхний мир и когда улетают обратно!

Уши Старухи вдруг с громким хлопком развернулись, как два гигантских лопуха. Дрогнули, безошибочно разворачиваясь в сторону зайца…

— Чурбак! — простонала Аякчан, судорожно цепляясь за зайца. — Она и от другого мяса не откажется!

Железная клюка сверкнула в воздухе, разрезая птичью стаю пополам. Заостренный крюк завис над головами четверки и клюнул вниз. Медведь нутром почуял, как это железо сейчас проткнет его насквозь, войдет зайцу в бок и разом с цепляющимися за мех ребятами поволочет прямо в пасть с желтыми старческими зубами. Рагу из трех сортов мяса: заячьего, медвежьего, человечьего.

— У-у-у! — В птичьей стае на миг возник проход, и, бешено трубя, с другой стороны на зайца вылетел олень. Трепетали насаженные на саблях-рогах птицы, глаза оленя горели жутким багровым Пламенем Нижнемирского духа. Выставив рога, олень прыгнул на беглецов.

Хрясь! Они встретились в воздухе — олень и остро заточенный конец железной клюки. Старуха рванула к себе добычу, дрыгающий копытами олень полетел в жадно раскрытый рот. Старухин вопль был как ураган — сабельные рога оленя вонзились ей в язык! Птиц закружило сполошным смерчем перьев. Вскипевшая Черная река понесла зайца дальше, прочь от неистовствующей старухи.

— Я говорил, удача нам пригодится! — простонал Донгар.

Блеклые цветные сполохи таяли на медвежьей шкуре.

Поток птиц стал реже, разбился на отдельные стайки. Заяц вскочил на лапы. Судорожным рывком медведь перелетел с бока снова зайцу на спину, и тот опять поскакал вверх по течению Реки. Туманная серость рассеялась, пронизанная острыми и тонкими, как стрелы, лучами сапфирового цвета. Гладкое течение Реки оборвалось уступом невысокого — в человеческий рост — водопада. Черная вода стекала медленно и торжественно, как густое масло. Прыжком, от которого желудок Хадамахи подскочил к горлу, заяц перемахнул водопад и побежал дальше. Появился новый водопад, потом еще и еще — Река словно превратилась в лестницу, застеленную антрацитово-черным сукном.

— Донгар, ты расскажешь, наконец, куда мы скачем и зачем? — гаркнула Аякчан.

— Так я пытаюсь — я ж не виноват, что все время мешают! Канду побеждать скачем, однако!

— Канда — там! — Хакмар указал пальцем через плечо — назад. — А мы скачем — туда! — он указал вперед.

— Чтобы победить Канду, нам Канда вовсе не нужен. Я ж уже говорил — нет давно никакого Канды!

— Я его не сожгу, я его удавлю голыми руками — чтобы мучился, как я сейчас! — И Аякчан заорала: — А кто есть, говори быстро!

— Уткучи! — глядя между ушей зайца, бросил Донгар.

— Какой еще Уткучи? Я про Канду говорю!

— А я — про Уткучи! — разозлился Донгар. — Вон там, глядите!

Еще один прыжок зайца взметнул их наверх лестницы водопадов. Поперек потока стоял стол. Не привычный низенький столик-нептэвун — этот стол был высок и опирался на две толстенные, как ноги мамонта-Вэс, ножищи. Широченная столешница завалена свитками бересты, те то и дело сваливались вниз, плавая вокруг стола. Между горами свитков притулился аккуратненький, гладенький, точно оленем облизанный, человечек в коротком голубом халате, расписанном узорами курчавых облаков, и самозабвенно скрипел самопиской по бересте. Перед человечком выстроилась очередь из… шаманов! С бубнами, колотушками, в птичьих плащах для камлания в Верхний мир… и каждый с корзинкой приношений в руках!

— Шаман Седеся, из удэге! — заглядывая в свиток, скучным голосом объявил человечек.

— Здеся я, здеся! — первый в очереди шаман бухнул корзинку с приношениями на невесть откуда возникшие весы. Человечек кивнул, делая пометку в свитке, и равнодушно переспросил:

— Все как всегда? Еды погуще, женщин потолще, детей побольше?

Седеся энергично закивал.

— Верховному передадут ваши пожелания, — прогнусавил человечек, и корзина с приношениями исчезла.

Шаман вдруг быстрым вороватым движением выставил перед человечком остро пахнущий моченой ягодой туесок.

— Еще лично для меня, Уткучи-тойон! — страстно зашептал он. — А то что ж это: три жены у меня, а тещ — целых пять! У первого и третьего тестя по две женки. Нельзя ли их как-нибудь того… проредить? Тещ, в смысле…

— Это не к нам, это к Эрлику, — столь же равнодушно бросил человечек. — Следующий!

— Как же я к нему, если я белый… — начал возражать шаман.

— Следующий! — непререкаемо возвысил голос человечек.

— Уткучи-тойон, тут без очереди лезут! — завопили в толпе шаманов.

Разбрызгивая воду, заяц проскакал мимо очереди.

— Привет, Уткучи! Мы к Верховному! — свешиваясь с заячьего бока, Донгар помахал человечку.

Все равнодушие с того как волной смыло.

— Куда? — заорал он. — Верховный не принимает!

— Меня — примет! — не оглядываясь, бросил Донгар.

— Охрана-а-а! — донеслось уже издалека, и что-то завыло страшнее, чем целое стадо Вэс. Теперь заяц почти летел, зависая в воздухе.

— Уткучи, он вообще-то не злой, — отворачиваясь от бьющего в лицо ветра, прокричал Донгар. — Работа у него такая: просьбы у всех шаманов одинаковые, а если они разом к Нуми-Торуму заявятся, когда он Верхними небесами править будет? А вот и охрана, однако!