Князь оборотней

— Не помню, что я говорила, но наверняка что-то умное! — согласилась Аякчан.

— Про шаманское посвящение говорили! — крикнул Донгар. — Что Канда раньше слабым был и его отец-шаман хотел вместо него ученика брать…

В речь Донгара ворвался отчетливый топот копыт. Туманные берега точно разрезало, и в прорехи вырвались трое оленей. Шкуры их сияли небесными сполохами, совсем как шкурки маленьких оленят на хорее, которые Канда пропитал чужй удачей. Только вот маленькими эти олени не были! Даже в сравнении с гигантским зайцем олени казались внушительными зверюгами. Ветвистые рога доставали до верха заячьей лапы. А главное — то были вовсе не рога!

— Саблерогие олени! — заорал Донгар.

Рога оленей отблескивали сталью — потому что это и была сталь! Торча во все стороны заточенными клинками, из черепов оленей росли самые настоящие сабли!

Заяц покосился черным испуганным глазом на догоняющих его монстров и понесся такими длинными размашистыми прыжками, что Хадамаха уже не сидел, а реял над его спиной, держась только за шерсть.

Олени отстали, но тут же топот сзади усилился… самый сильный из троицы нагонял зайца. Тускло отсвечивающие заточенными кромками рога поравнялись с заячьим хвостом, острые сабельные кончики промелькнули рядом с заячьей лапой. Олень дернул головой, и рога-сабли вонзились зайцу в бок. Скользнули по длинному пушистому меху. Оленя занесло, и саблерогий кубарем покатился по Черной реке, пеня сабельными рогами ее антрацитовую гладь. Затопотало с другой стороны. Второй олень шел на зайца, как по весне в атаку на соперника — низко наклонив голову и выставив сабельные рога. Бац! Стальные клинки вонзились зайцу в лапу. Из широкой, как пещера, заячьей пасти вырвался оглушительный, душераздирающе-жалобный крик. В черную воду закапали громадные, как лужи, алые капли крови.

— Зайчика обижать! — яростно завизжала Аякчан.

Хакмар опрокинулся на бок, повис, вцепившись в длинную светлую шерсть… и рубанул оленя мечом. Дза-н-ннг! Меч достал по касательной, самым кончиком, лишь насмешливо звякнула сталь оленьих рогов. Рыжее пламя хлынуло из клинка — и тут же сверху обрушился Голубой огонь Аякчан. С саблями, заменяющими оленю рога, творилось жуткое. Они накалились, светясь изнутри багряно-алым. И начали сворачиваться, как трубочки бересты. Капли кипящего металла потекли оленю на спину, трубя от боли, он завертелся на месте и с размаху сунул голову в черную воду. Бум! Позади остался лишь вскипевший над водой Огненный шар.

— Так его, по рогам! — успел завопить Хадамаха… и тут же пришлось прыгать. Отставшие олени — уже двое — неслись совсем рядом с зай цем. Меняя облик в прыжке — прощайте штаны, прощайте парка! — Хадамаха распластался над оленьими рогами. На миг внутри точно Огненный шар вспыхнул — тускло сверкающие стальные рога глядели ему прямо в живот! Он извернулся — на спину оленю ухнул здоровенный медведь. От свалившейся на спину лохматой туши у саблерогого подломились передние ноги. Медведю этого мига хватило. Он вцепился лапами в основания рогов… взревел от боли, но лишь сжал крепче… и резко крутанул оленью башку влево. Заточенные сабельные рога вонзились в шею скачущему рядом второму оленю. Медведь прыгнул. За его спиной отчаянно кричал раненый олень, но медведь уже карабкался зайцу на спину, пятная длинную шерсть кровавыми отпечатками.

«Медведь на олене, медведь на зайце… — подумал он, кода Хакмар ухватил его за шкирку. — Что дальше будет — медведь на комаре?»

От задней лапы зайца взлетела Аякчан.

— Я все смазала! — вопила она, прижимая к груди туесок с остро пахнущей мазью. — Там такие царапины, просто ужас! Чтоб всем этим оленям рога пообломали и Канде первому — обидели моего маленького бедненького зайчика!

— Если он такой же бедненький, как маленький, так ничего страшного! — буркнул Хакмар. — Вон, Хадамахе руки… то есть лапы, намажь!

— С этим медведем точно ничего не станется, а зайчик — бедненький! — отрезала Аякчан, но лапы принялась мазать.

Заяц благодарно покосился на нее и, воодушевленный сочувствием, заскакал еще быстрее.

— У Хадамахи лапы светятся! — разглядывая слабо переливающуюся цветами сполохов шерсть, охнула Аякчан.

Донгар обернулся… мазнул взглядом по медведю и одобрительно усмехнулся:

— Об собранную Кандой удачу потерся. Удача нам ох как пригодится!

«Особенно много удачи досталось на то место, каким садятся на оленя! — меланхолично подумал медведь. — Лучше б рассказал, что там на самом деле с Кандой».

— Так что там на самом деле с Кандой? — тут же спросила Аякчан. — Рассказывай, пока все спокойно.

«Скакать верхом на громадном зайце по Черной реке — странные у них стали представления о спокойствии», — отстраненно подумал медведь.

— Так я ж говорю — все из-за того, что самоучка я! — возмутился Донгар. — Если бы меня наставник учил, а не вот так, на ходу… на скаку все, если б я в шаманских посвящениях с детства участвовал, сразу бы все понял! Отец Канды был сильный шаман, однако, сильными духами владел. Сын его слаб оказался, отец ему сильных духов отдавать не хотел, ученика искал, так? Помер, однако, и Канда все ж таки шаманом в людском селении стал — некому больше оказалось. Ай-ой, мне бы сразу, еще в селении, поговорить с кем, кто его посвящение видел…

— А это ты видишь? — вдруг взвизгнула Аякчан.

Заяц несся вверх по Черной реке — прямо на перекрывающие течение ворота. Связанные из цельных стволов стодневных дубов, они осанисто и уверенно торчали поперек течения — края их пропадали в туманных берегах по обе стороны Реки, верх терялся в нависающей серой мгле. Черная вода неспешно вытекала из-под них, сразу ясно — не воде они тут путь загораживают. Никакого замка или засова не видно, не иначе как изнутри заложены.

«Чтобы всякие на зайцах не проскакивали», — уныло подумал медведь.

Перед воротами, угрожающе наклонив голову и роя копытом черную воду, стоял последний саблерогий олень. Рога его покрывала кровь, и на кончиках застряли ошметки мяса. Шкура его больше не переливалась сполохами удачи, видно, Хадамаха собрал на шерсть все, да и башку после медвежьей хватки олень держал набок. Зато он был полон решимости отомстить — за собратьев, за себя, за Канду…

Пых! — из ноздрей оленя вырвался цветной пар, и он прыгнул…

— Стой! Сворачивай! Налево! Направо! — заорали четверо седоков.

Лохматая спина под ними вздыбилась — испуганный заяц плюхнулся на пушистый зад и, разбрызгивая черную воду из-под лап, засколь зил прямо навстречу выставленным стальным рогам.

— А-а-а! — орали трое.

— Р-р-р-р! — рычал Хадамаха.

Ворота вдруг прогнулись, точно на них изнутри навалилась страшная тяжесть, и с грохотом распахнулись. Хрясь! Разлетающиеся в стороны громадные створки наподдали оленю под хвост. От удара саблерогий взмыл в воздух… Из ворот вырвались… птицы. Стаи, толпы, тучи птиц! Гуси, и утки, и кряквы, и кулики, и гагары, и… Перья кружились вокруг пестрым вихрем, от грома тысячи тысяч крыльев и птичьих воплей вскипала Черная река. Неимоверная птичья стая накрыла оленя, только сабельные рога блеснули и пропали, канули в мелькании крыльев.

— Птицы после зимовки в Верхнем мире на Сивир возвращаются! — заорал Донгар.

Медведь в оцепенении глядел, как несется на них стена из молотящих воздух крыльев, щелкающих клювов и безумных круглых глаз. Ураган из перьев запорошил глаза и уши, запахом мокрого пуха оглушил нюх.

«Нас прихлопнет самой большой на Сивире подушкой!» — подумал медведь, задыхаясь от ужаса и набившихся в глотку перьев…

Заяц завалился на бок. Вцепившийся в длинную шерсть медведь увидел скользящую мимо поверхность Черной реки, зайца завертело и на полной скорости понесло в распахнутые ворота. И тут же стая накрыла его. Исчезли даже проблески света, тень окутала все вокруг непроницаемым мраком. Поскуливая от ужаса, медведь уткнулся мордой в лохматый заячий бок — все птицы Сивира неслись над его головой! Чьи-то когти чиркнули медведя по спине, грохот крыльев вдавливал в бурлящую поверхность Черной реки. Вертясь, как щепка в волнах, заяц проскочил через гигантские ворота.