Князь Святослав II

Превосходя его знатностью рода, Марфа с первых же лет супружества подчинила Ингваря себе, род которого считался в Чернигове выморочным. Более того, Ингварь благодаря красоте супруги и стал приближенным князя. Боярин знал, что тело его жены доступно Святославу, и относился к этому с трезвым расчетом. Кто-то продвигается благодаря храбрости или богатству, а кто-то благодаря прелестям супруги.

«Не всякий козел блеет по-козлиному, иной рычать научится и за льва почитается », - было любимой присказкой Ингваря, смысл которой был не совсем понятен Давыду.

Теперь же Марфа старалась не столько ради мужа, сколько ради дочери, уж очень ей хотелось породниться с Яросла-вичами. А там, кто знает, может, удастся создать отдельную княжескую ветвь в Муроме. Пусть сыновья дурни дурнями, зато с дочерью подсобил Господь - красавица писаная!

На Любомилу Давыд и сам глаз положил и при явном сводничестве матери особенно с девушкой не церемонился, лишив ее девственности в бане на полке, куда ее отправила Марфа «поднести князю холодного кваску». Затем Марфа, уже лежа в постели с Давыдом, напрямик заявила ему, что он должен поступить с Любомилой по-христиански, иными словами взять ее в законные супруги. Давыд не стал противиться и сказал, что поутру пошлет гонца в Чернигов за отцовским благословением.

–  Ты сам князь, - возразила Марфа, - так и поступай по своей воле. Довольно тебе в отроках быть. Хорошо, коль даст свое благословение Святослав, а коль не даст? Да подыщет тебе в жены немку иль венгерку, что ни слова по-русски не разумеет. А то и того хуже - на половчанке жениться прикажет! Каково тебе тогда придется?

При мысли об этом Давыд похолодел. И впрямь, от отца всего ожидать можно, ибо зол он на него. Хоть и спровадил с глаз долой, но вряд ли простит и забудет содеянное.

«Поступлю по-своему, - решился Давыд, - а там будь что будет! Все равно мне весь свой век в нелюбимых сыновьях ходить».

Венчание состоялось в декабре, едва невесте исполнилось шестнадцать лет.

К тому времени дом боярину Ингварю был уже достроен и молодые супруги стали полновластными хозяевами в тереме. Всю зиму они предавались сладостной неге, не уставая каждодневно повторять друг другу самые нежные слова. Наслаждаясь плотскими ласками, которым предавались порой, не отличая дня от ночи, ища и находя самое сокровенное в той взаимной привязанности, из коей и вырастает цветок любви.

–  Так вот ты какое - счастье!
– блаженно потягиваясь, произнес однажды утром Давыд, лежа в постели.

Его юная жена, вся розовая после сна, нагая стояла возле кровати, расчесывая свои густые русые волосы. Сколько красоты и грации было в девичьем теле, чуть подрагивающих при каждом движении пунцовых сосцах упругих грудей, в повороте головы, с которой ниспадал поток волос, едва не достигающих пола. Костяной гребень погружался в них на всю длину зубьев и скользил вниз, повинуясь воле маленькой руки с розовыми пальчиками и ямочкой на округлом локте. Потом другая рука перехватывала пышные непослушные пряди в пучок, чтобы с тонким хрустом вести гребень дальше, равномерными движениями расчесывая до самых кончиков главное приданое, каким являлись волосы для любой славянской девушки.

Наблюдая за женой, Давыд вновь повторил свою фразу.

–  Увидел хороший сон?
– с улыбкой спросила Любомила, нимало не смущаясь устремленного на нее взгляда Давыда.

–  Это не сон, а явь, моя любимая, - ответил Давыд. Любомила медленно опустила руку с гребнем и негромко промолвила, сияющими глазами, глядя на Давыда:

–  Я рада, что ты счастлив со мной, любый мой.

От этих слов и интонации девичьего голоса, от откровенно-любящего взгляда ярко-голубых глаз сердце Давыда сладко забилось в груди и приятная истома охватила все тело. Он нашел свое счастье там, где, казалось бы, и не должен был найти.

«Воистину молвят: не знаешь, где найдешь, где потеряешь», - подумал Давыд.

Все заботы по управлению вотчиной на время затянувшегося медового месяца молодоженов взяли на себя Ингварь и Марфа.

В конце зимы из Чернигова прибыл гонец с сообщением о победе над половцами под Сновском. И сразу раздвинулись границы тихого Давыдова мирка, будто долетели до него отзвуки ратной славы его отца, нахлынули разом воспоминания о братьях, о мачехе…

Давыду вдруг захотелось, чтобы они услышали и про его победы. Да только с кем ему воевать в этой глуши? Булгары далеко, половцы еще дальше… Живут под Рязанью мещеряки, лесное племя, но воинственности у них и в помине нет, покорны, как рабы.

Гонец ускакал обратно в Чернигов, увез грамотку от Давыда к Святославу, в которой извещал сын отца о своей женитьбе на дочери боярина Ингваря. Хотел Давыд и Оде письмо написать. Сообщить, мол, счастлив он с молодой женой и не держит зла на мачеху. Да раздумал. Что было, то прошло. Незачем старую рану бередить!

* * *

Ответ от Святослава пришел в начале лета, его доставил в Муром Воибор.

Давыд, хорошо знавший дружинника, на этот раз с трудом узнал его, через все лицо молодого воина пролегал глубокий шрам.

–  В сече под Сновском половец саблей приложил, - ответил Воибор на вопрос Давыда.

Послание Святослава сыну было длинным и злым. Начав с воспоминаний о слабохарактерных поступках Давыда, совершенных им в детстве, о его всепоглощающей лени, на которую жаловались наставники по греческому языку и закону Божию, Святослав затем язвительно прошелся по сластолюбивым наклонностям Давыда. Напомнил и о малодушии в случае с больным зубом.

«Женитьбу же твою на первой попавшейся девке без моего на то благословения я понимаю как результат твоей непомерной глупости и еще более непомерной похотливости, - написал в заключение Святослав.
– Может, ты мнишь себя властелином, равным мне? Может, сим глупейшим поступком, Давыд, желаешь убедить себя, да и меня тоже, будто ты истинный муж и князь: что хочу, то ворочу! Так на это, сын мой, будет тебе от меня такой сказ: хотел я тебя в Ростове князем посадить, ан теперь не хочу. В Ростове Олег сядет, он хоть и моложе тебя, да не такой дурень. Тебе же до скончания века в Муроме сидеть. По горшку и крышка!»

Читая отцовское письмо, Давыд бледнел от ярости: отец ни во что его не ставит!

«Попреков целый воз, а насмешек - два!
– сердито думал Давыд, меряя шагами тесную светелку на два окна.
– И при чем тут Ростов, коль град сей не в отцовском владении?»

Давыд позвал к себе Воибора.

–  Братья мои как поживают? Отец в грамотке упомянул, что собирается Олега в Ростове посадить. Так ли это?

–  Именно так, княже, - ответил Воибор.

–  Но в Ростове княжит Владимир, сын дяди моего Всеволода.