Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки

— Но разве дядя не показывал вам те тайники, которых почти наверняка полным-полно в любом поместье?

— О, да, — отвечает Елагин. — Я знаю их с десяток, не меньше. И в некоторых из них дядя действительно держал весьма ценные документы. Но местонахождение самого важного тайника он так и не успел мне открыть.

— И вы не пытались его найти?

— Конечно, пытался. Безрезультатно.

Кажется, та задумка, с которой я приехала в Елагинское, обречена на провал. Если уж человек, который живет в поместье столько лет и знает его как свои пять пальцев, не смог отыскать тайник, то могу ли на это рассчитывать я?

Чуть слышный стук в дверь прерывает наш разговор.

— Ваше сиятельство, велите подавать ужин?

29. Вечерние разговоры

Пушкин к ужину не прибывает, и вечер из музыкально-поэтического становится охотничьим. Все гости так или иначе принимали участие в охоте и с удовольствием вспоминают забавные эпизоды и делятся впечатлениями.

Настасья Павловна пользуется этим и, отведя меня в сторонку, устраивает взбучку.

— Милочка, как вы могли поступить столь необдуманно? Охота давала прекрасную возможность показать себя князю в выгодном свете. Вы так великолепно держитесь на лошади, что могли бы вскружить голову всем охотникам вместе взятым. И сейчас все похвалы адресовались бы вам. А вместо этого вы сбежали оттуда!

Я повторяю ту же версию моего возвращения, что уже называла Арине:

— Но что же делать, если у меня заболела голова?

Дубровина шипит от возмущения:

— Вы могли потерпеть до окончания охоты! А если уж вам было совсем невмоготу, то стоило придумать другую причину для возвращения. Зачем же было говорить, что вы почувствовали себя дурно? Можно было бы сказать, что вы порвали платье веткой дерева.

— Не понимаю, — искренне говорю я. — Какая разница, что послужило причиной моего возвращения в дом?

Она закатывает глаза:

— Ах, Верочка, ну до чего же вы наивны! Вы разве забыли — князь ищет себе невесту! Женщину, которая должна стать матерью его детей! А вы открыто говорите о своем плохом самочувствии. Он может подумать, что вы больны, и это существенно понижает ваши шансы на отборе. А вы и без того проигрываете многим девицам.

Честно говоря, мне плевать на отбор, но после ее слов становится обидно.

— Проигрываю? Вот как? И в чем же, позвольте вас спросить?

Она охотно принимается объяснять:

— Вам, Вера Александровна, если мне память не изменяет, уже двадцатый год идет?

Меня бросает в краску. Да, по здешним меркам — невеста-перестарок. И пусть сама я на год моложе княжны, я всё равно чувствую некую дискриминацию. На отборе есть и шестнадцатилетние девицы. Где уж мне с ними тягаться?

— К тому же, милочка, — продолжает Дубровина, — ваш папенька, уж простите, у императора не в фаворе. Он когда-то не в свое дело ввязался, отчего и вынужден был покинуть столицу. И если вы думаете, что про ту историю забыли, то напрасно. А еще, Верочка, хоть я и не люблю говорить о деньгах, богатое приданое за вами вряд ли дадут. У папеньки вашего достаток средний, а у вас еще и братья есть.

Мои щеки пылают от возмущения. Да как она смеет? И пусть говорит она не обо мне, а о Вере Бельской, обида от этого не становится меньше. А самое главное — наверняка, так думает не только она.

Сама же Настасья Павловна отнюдь не считает зазорным обсуждать такие вещи:

— Вон, поглядите, Верочка, даже Никита Александрович изменяет вам с графиней Закревской — весь вечер от нее не отходит. А всё почему? Потому что у Натальи Кирилловны капиталы — не чета вашим.

В этом она права — граф Свиридов, с которым я танцевала на том памятном балу первый танец, разговаривал с Софи на протяжении всего ужина и сейчас не отходит от нее ни на шаг. Он прибыл в Елагинское накануне днем, а сегодня заслужил славу лучшего охотника. Мы перебросились с ним утром несколькими вежливыми словами — не более того.

— Поговорили бы вы с мадемуазель Закревской, — предлагает Настасья Павловна. — Посоветовали бы ей проявить осторожность. Граф не за ней — за приданым охотится. А она — барышня провинциальная, в таких делах неискушенная, поддастся на его лесть, а уж после свадьбы узнает, что у него долгов — как шелков.

И хотя совет Дубровиной вызван отнюдь не добрыми намерениями, а исключительно желанием посплетничать, я решаю ему последовать, и после того, как гости расходятся по своим комнатам, я отправляюсь в спальню Софи.

— Ах, Нат…, — кузина обрывается на первом же слоге моего имени, — Вера, как я рада, что ты пришла. Мне так многое нужно тебе рассказать.

На щеках ее — яркий румянец, и глаза блестят.

— Что-то случилось на охоте?

— Ах, да почти ничего, — она краснеет еще больше.

И я понимаю, что в этом «почти ничего» скрыто на самом деле нечто важное для нее.

— Ты же помнишь графа Свиридова, правда?

— Да, конечно. Мы были представлены друг другу на балу у Елагина.

Софи торопливо кивает:

— Да-да! Я познакомилась с ним там же. Мы танцевали с ним дважды.

— Дважды??? — изумляюсь я.

И как это прошло мимо Дубровиной?

— Ох, да, — смущается кузина. — Я знаю, я не должна была принимать второе приглашение, но… Словом, как-то так случилось, что я его приняла. Мы разговаривали во время обоих танцев. Ты знаешь — я плохо умею поддержать разговор, но с Никитой Александровичем это выходило как-то само собой.

Я никогда еще не видела Софи такой возбужденной, такой радостной.

— А сегодня на охоте граф убил кабана и сказал, что посвящает эту победу мне. Помнишь, так делали рыцари в книжках?

Я судорожно пытаюсь принять решение. Должна ли я рассказать ей, что Свиридова, возможно, интересует вовсе не она сама, а всего лишь возможные финансовые выгоды от такого брака? Мне так не хочется омрачать ее чистую наивную радость. Но что, если граф не остановится на одних только словах и попытается соблазнить ее? Какое разочарование в итоге будет ждать их обоих!

— Нет, ты не подумай, что я забылась, — улыбка сбегает с ее губ. — Я помню, кто я такая. Мне всего лишь хотелось хоть ненадолго почувствовать, каково это — когда тебе посвящают стихи и победы на турнирах. Не скрою — это приятно.

Я всё-таки набираюсь смелости и сообщаю:

— Говорят, граф — охотник за приданым.

— Ну, что же, — в голосе кузины слышится затаенная боль, — в таком случае его ждет крушение надежд, правда?

А я впервые задумываюсь о том, как нелегко, должно быть, было Соне все эти годы, что она жила в Закревке, ощущать себя кем-то вроде человека второго сорта, осознающим, что окружающие всегда будут считать ее приживалкой, нахлебницей.

— К тому же, я помню и другом Никите, с которым я связана обязательством, — продолжает Софи.