Княжич Юра V

В следующее мгновение я всей своей спиной, задней частью ног и затылком почувствовал сильнейший удар, а мир окружающий завертелся и встал с ног на голову. Авкапхуру отдалился и оказался где-то на уровне моего пояса, почему-то торчащий под девяносто градусов ко мне. А впереди меня, прямо передо мной, перед моими глазами… небо? Голубое, весеннее, яркое и безоблачное…

Только ещё через пару секунд до меня дошло, что я больше не стою на земле, а лежу на чём-то твёрдом лицом к небу, а надо мной возвышается враг в блестящей на солнце золотой короне-кокошнике. Враг, уже спокойный, деловитый и никуда не спешащий.

А я… не в состоянии шевельнуть и пальцем. Да даже глаза, зудящие, веками закрыть не могу! И Дар не слушается! Я совершенно не чувствую Воду вокруг. Я даже кровь собственную не чувствую… хм, нет! Кровь чувствую. Но, лучше бы, наверное, не чувствовал, так как она не была полностью моя. Если прислушаться к себе, то становилось понятно, что она во мне, больше, чем наполовину, чужая! Чужая, мёртвая и агрессивная, активно борющаяся и подавляющая мою собственную, разъедающая и убивающая её. И именно из-за этого я не могу управлять Водой — все силы уходят на эту борьбу, на то, чтобы не проиграть в ней… слишком быстро, так как, о победе и речи не шло: чужая мёртвая кровь теснила и теснила мою.

А Авкапхуру, стоящий надо мной, спокойный и деловитый, передвигал по поверхности того, на чём я лежал, мои руки с ногами и крепил их к этой поверхности чем-то, фиксировал. Чем и как, я видеть не мог — глаза не шевелились.

Пипец, позиция! Беспомощность, животный ужас и… боль. Она догнала и накрыла, словно волна, ранее убегавший от неё разум. Боль во всём теле сразу!! Безумная боль. Такая сильная, какой я ещё ни в одной своей жизни не испытывал. Да ещё и даже заорать от неё не получается, так как тело не слушается. Ни заорать, ни забиться в огонии… А ещё и мразотный деловитый Авкапхуру закончил с фиксацией и теперь деловито проверял остроту своего чёрного, явно ритуального обсидианового ножа, одновременно примериваясь к моей груди. Почему-то я был уверен, что именно к груди. И первым, что он хочет вырезать из меня, было моё сердце…

Глава 6

* * *

Знаете, в такие моменты и в таких обстоятельствах, почему-то даже и не думается ни о какой возможности начать «петлю». Животный ужас и боль перекрывают всё. Любые здравые мысли.

Ведь, что бы мне в этой ситуации следовало сделать по уму? Ответ совершенно однозначен и очевиден: не дёргаться и благополучно умереть. Вот здесь, прямо на этом столе или чем эта жёсткая шероховатая не очень ровная поверхность подо мной является.

Умереть, уйти в «петлю», связаться с Алиной, чтобы дать ей возможность заработать для нас денег, потом заявиться к Ректору и сообщить, что видел в толпе знакомое лицо и теперь опасаюсь покушения на свою жизнь там-то и во столько-то. Пусть, не очень правдоподобно звучит, но проверить те люди, которым по службе положено, мою информацию обязаны были бы.

В результате, воевать с южно-американским обладателем Седьмой ступени Овладения Даром можно было бы уже не в одиночку. Да и оружие можно было бы, в оставшееся до встречи время попытаться придумать, разработать и создать. Специально под параметры, силы и слабости этого Авкапхуру, что б его их Инкско-Ацтекские черти в их Инкско-Ацтекском аду драли!

А ещё лучше было бы просто запереться в своей лаборатории на территории Академии, и носа не казать наружу, пережидая опасность…

Но это же по уму! А какой может быть ум, когда с этого ума сходишь от боли и ужаса?

Не было никакого ума в моих дальнейших действиях. Была только чёрная злоба и ослепляющая красная ярость, рождённые и пришедшие на смену животному ужасу.

Боль, злоба, ярость и желание убивать — гремучая смесь. В такой — ничему конструктивному нет никакой возможности появиться. Даже естественному, вроде бы, желанию жить и выжить. Зато, сумасшествие какое-нибудь, или безумие — запросто!

Какое именно сумасшествие родилось в моём помутившемся разуме? Не самое тривиальное — превратить собственное сердце в оружие. В Артефакт-бомбу.

Согласитесь, человеку психически здоровому такая мысль в голову ну никак не придёт. И, иначе как безумием её не назовёшь. Наверное, на появление этой мысли повлияла та самая песня, что «с лёгкой руки» будильника, крутилась у меня на языке весь день. Знаете ведь, бывает же — привяжется какая-нибудь строчка или мелодия, и крутится, крутится, крутится. Гони её не гони — не отстанет. Есть, правда, проверенный рабочий способ избавиться: вытеснить какой-нибудь другой, не менее привязчивой дрянью. Но, сегодня, как-то не стал я такого делать — не раздражала меня песенка. Крутится и крутится, настроения не портит…

И вот — в мою голову такая безумная мысль пришла. И завладела всем моим существом, впитав в себя: всю мою боль, весь мой страх, всю ярость, злобу и желание убивать. Впитала, и пошла на осуществление. На воплощение.

Я влил всё это, не скупясь, в своё сердце. Не в метафизическое понимание сердца, а именно в сердце, как орган. В физическую его форму. Влил вместе с полным своим ещё не истраченным сегодня «резервом» Артефактора, «пробуждая» его.

Не знаю, что послужило причиной тому, что это оказалось возможным: то, что моё сердце — это часть моего же тела? Или то, что я уже не раз и не два, восстанавливал его из кусков, капель и частиц своей силой и своей Водой, что сделало его, по сути своей, неотличимым от заготовки под Артефакт? Возможно, первое. Но я почему-то больше склоняюсь ко второму.

В любом случае, «резерв» ухнул в сердце, как вода в губку или сухой пустынный песок — сразу весь, да ещё новый Артефакт чуть ли не «причмокнул» от удовольствия и желания ещё… По крайней мере, я это ощутил, почувствовал и интерпретировал именно так.

Я смог, сумел это сделать!

Но, только это. Больше ничего я по-прежнему не мог: ни пошевелиться, ни ударить, ни даже моргнуть зудящими от пересыхания глазами, смотрящими в небо, на которые падали прямые лучи полуденного солнца. Хорошо, ещё, что не перпендикулярно плоскости зрачка, а хоть сколько-то под углом — чай, не лето ещё. Иначе бы я вовсе уж ничего видеть бы не смог.

Я влил весь свой «резерв» в сердце, предположительно, превратив его в бомбу, и… всё. Я лежал прикованный и парализованный, а надо мной стоял и деловито прицеливался своим ножом Авкапхуру.

И всё, что мне оставалось — это только ждать. Ждать и бороться с дурнотой, накатывавшей вслед за полным опустошением «резерва». Сознание начинало плыть и грозило вот-вот оставить меня. Вот только, почему-то не оставляло. Сила воли тому виной, или это эффект каких-то действий американца — сложно сказать. Почему-то больше склоняюсь ко второму варианту: подозреваю, что для большего эффекта от ритуала, жертва должна была находиться в сознании до последнего, до самого конца действия. Всё видеть, всё слышать, всё чувствовать, всё понимать и фонтанировать эмоциями, а вместе с ними, и энергией, которая чем-то и как-то усваивалась. Не просто же так вообще весь этот фарс с «жертвоприношением» затевался?

Сознание я не потерял. Но даже пытаться описывать не хочу, что испытывал в то время, пока это всё длилось… А оно длилось! По моим ощущениям — вечность! Объективно… ну, наверное, минут десять.

Первое моё впечатление оказалось слишком оптимистичным: не сразу этот гад взялся за сердце! Совсем не сразу!

Сначала, этот гад большой странного вида кистью выкрасил меня какой-то краской в синий цвет. Затем, запев что-то ритмично-медитативное, начал наносить порез за порезом в разных частя тела — болезненные, кровоточащие, но не смертельные.