Княжий воин

Роман очутился где-то за Знаменским собором, возле его южного портика. За кирпичной оградой мирно шумели какие-то механизмы электроаппаратного завода, откуда-то с Красной площади доносились праздничная музыка и веселый шум толпы.

Он стоял оторопевший, не зная, как ему поступить. Очень уж странным для окружающих будет появление оборванного вооруженного человека в средневековых доспехах, с волосами до плеч, со шрамами через все лицо. Да еще драная котомка Мишаты со злополучными сапогами, которую почему-то жалко было выбросить.

До телефона бы добраться, своим позвонить. Но телефона-автомата поблизости не было.

Диктор на всю площадь комментировал праздничное действо:

– А вот на подходе воины-дружинники из давнего средневековья, их кольчуги и шлемы сияют, как солнце, грозное оружие готово сразить любого врага родного города:

"Что это еще такое?" - подумал Роман и выглянул из-за угла собора. На длинном транспаранте через всю улицу было написано: "Родному Курску 980 лет". А затем он увидел группу молодых парней, двигавшуюся от юго-западного угла Первомайского сада в сторону площади. Именно их имел в виду диктор, когда говорил о средневековых воинах - они действительно были в кольчугах и при оружии. Роман, не мешкая, пристроился сзади.

– Ты откуда такой красивый?

– со смехом спросил его сосед по строю в полированной, явно алюминиевой кольчуге.
– А шрамами зачем разрисовался?

Что-то в ответном непраздничном взгляде Романа заставило парня замолчать.

Когда под одобрительные возгласы зрителей они проходили мимо главного входа в Первомайский сад, Роман с удивлением увидел на высоком белом постаменте бронзовый памятник человеку, с которым говорил всего месяц назад - курскому князю Всеволоду Святославичу по прозвищу Буй-тур.

"Все справедливо, - подумал Роман и мысленно поприветствовал старого знакомого: - Гой еси, княже. Не обессудь, что ушел я". Надпись же на табличке, укрепленной на памятнике, Роман в спешке не разглядел.

Странное чувство резануло Романа по сердцу, грозя остаться с ним навсегда: как там они? Как там его синеглазая боярышня Анюта, жива ли? Жив ли Людота со своими домашними? Как повернулось боевое счастье к Никите? Сердце не прислушивалось к разуму, который непрошено подсказывал, что все, по ком тосковал Роман, безвозвратно развеяны ветром безжалостного времени.

Впрочем, он-то знал, что время - штука мудреная.