Княжна Разумовская. Спасти Императора

— Чудовищная, чудовищная ошибка, — сотрясал воздух своим возмущением очень пожилой мужчина. — Слава Богу, что у нас такое и представить невозможно! Какие им еще нужны права? Арест — ссылка — Сибирь!

— Петр Иванович, голубчик, не горячитесь, — успокаивающе произнесла Кира Кирилловна. — Что поделать… они ведь тоже люди. Может, есть здесь зерно разума…

— Да помилуйте! — воскликнул старик. — Какое зерно разума? Таких смутьянов нужно в зародыше выкорчевывать! Как убивают больных щенков в помете у породистой суки!

Его слова покоробили меня до глубины души. Я впилась ногтями в ладони и прикусила язык.

Из-за таких, как он, и случаются потом революции. И уничтожаются великие империи. Потому что находились люди, считающие других людей существами не то что третьего — десятого сорта.

— Вы только представьте, на секундочку представьте, — старик продолжал возбужденно говорить. — Сперва они потребуют себе… забастовки! А дальше? Что будет дальше? Может, им еще и — Господи прости и сохрани — конституция потребуется?

Отвращение и гнев захлестнули меня с головой.

— Почему бы и нет? — сказал кто-то моим голосом, и лишь спустя секунду я осознала, что действительно влезла в этот спор. — Что плохого в конституции? У людей могут быть права.

Воцарившаяся тишина была хрустальной. Звонкой и звенящей одновременно.

К моему лицу были прикованы взгляды всех, каждого человека в комнате. Я почувствовала, что невольно краснею. Кира Кирилловна смотрела на меня с ужасом, старик, который разглагольствовал про права рабочих, — с презрительным интересом.

— Мммм… — старик, Петр Иванович, пожевал губы. — Не ожидал от вас подобного, Варвара Алексеевна. Все же батюшка ваш, как никак, Московский генерал-губернатор… Императорской милостью одарен всецело. А в вас слишком уж много вольнодумства. Нехорошо, нехорошо

Кира Кирилловна сделала страшное лицо, пытаясь заставить меня замолчать. Но покровительственный тон старика слишком сильно меня задел.

— В чем же мое вольнодумство? Франция уже пережила одну революцию, как раз потому, что нужды людей...

Мои дальнейшие слова потонули в возмущенном ропоте. Кажется, про Французскую революцию я упомянула напрасно. Старик Петр Иванович пылал праведным гневом, Кира Кирилловна также испепеляла меня взглядом.

Громкий ропот собравшихся разбился о глухие хлопки.

— Браво, — насмешливо сказал князь Хованский, глядя мне прямо в глаза. Именно он устроил эти издевательские аплодисменты. — Браво, княжна. Ваш пыл достоин похвалы. Верно говорят, что устами младенца глаголет истина.

Я моргнула, осознавая. Комната замерла в напряженном ожидании, а потом прозвучал смешок. Петр Иванович хмыкнул и улыбнулся. Он первый, затем второй, третий, четвертый… Волна издевательского веселья прокатилась по всем присутствующим.

Князь Хованский, мой жених, даже не улыбался.

Смотрел на меня, как на муху.

Я подхватилась с кресла и выскочила вон.

Глава 11.

— О чем ты только думала?!

Я тоскливо поглядела в окно. Мы едва отъехали от особняка милашки Долли Тизенгаузен, как Кира Кирилловна решила, что наступило подходящее для нотаций время.

— А что если Петр Иванович доложит об услышанном наверх? Он заседает в Собрании, он на короткой ноге с Государем-Императором… Какие права, Варвара, какая еще Франция и революция? О боже мой! Где был твой разум, девочка?! Ты подумала про своего несчастного отца? Что он скажет, коли Император спросит, откуда в голове у княжны Разумовской появились подобные мысли? Не состоит ли она, к примеру, в нежелательных обществах?

От несправедливости мне хотелось кричать.

Это Серж, Серж в них состоял! Не я! Он участвовал в каком-то заговоре, он замышлял покушение! Прямо под носом отца и тетки. А Кира Кирилловна смотрела почему-то на меня, как на величайшую преступницу, хотя я не сказала и не сделала ровным счетом ничего дурного!

И, конечно же, без памяти прежней Варвары я понятия не имела, кто такой этот старик Петр Иванович и с кем он был дружен...

— Ты должна быть благодарна князю Хованскому за его умелую шутку. Нам всем дышать стало чуть полегче после смеха.

— Благодарна?! — процедила я сквозь зубы. — Он меня оскорбил! Причем несколько раз. А графиня Тизенгаузен и вовсе почти на колени ему уселась. Еще немного, и им понадобилась бы отдельная спальня…

— Он тебя спас, дура! — совсем по-бабьи воскликнула тетушка и всплеснула руками. — Еще немного, и ты бы нас всех под монастырь подвела своими речами!

От гнева и несправедливости я задрожала! Они клокотали в горле и рвались наружу, грозясь перерасти в злые, обидные слова.

Кира Кирилловна сделала глубокий вдох и сказала уже своим обычным голосом. Спокойно и рассудительно.

— И вообще. Чего ты хотела, милочка? Надо было думать прежде, чем говорить.

— Мои слова не имели никакого отношения к поведению князя Хованского. Они словно не в салоне с Долли сидели, а в доходном доме, в борделе!

— Варвара!!! — негодуя, перебила меня тетушка. — Что ты такое говоришь?! Где ты набралась подобного? От Сержа? И его несносных дружков? Это же немыслимо, какие мысли у тебя в голове! Ох, напрасно, напрасно мой брат тебе во всем потакал! Тебя следовало выдать замуж еще несколько лет назад!

Кира Кирилловна бушевала, а я прикусила язык.

— А что до князя Хованского… — она чуть успокоилась и пожала плечами. — Ничего, милая, потерпишь. А что ты, право слово, хотела? Он видный мужчина. Вокруг таких всегда будут другие женщины. У него есть потребности.

Но я не хочу терпеть.

— А тебе нужно быть умнее, — тетушка приняла мое усталое молчание за слабость и потому усилила натиск. Ее голос журчал и лился мне в уши сладким елеем. — Где-то смолчать, где-то схитрить. И, Бога ради, не перечь своему супругу! Князь не из тех, кто такое спустит. Шутка ли... Георгий третьей степени, апостол Первозванный… В неполные тридцать!

У меня зубы сами собой скрипели при одной лишь мысли о князе Хованском. Но загадочные последние слова тетушки невольно меня заинтересовали.

— И придержи впредь язык, мужчины не любят слишком умных и болтливых женщин. И больше никаких политических манифестаций, ясно тебе? — звенящим голосом договорила она.

— Вы считаете, он поступил правильно? — я обожгла ее взглядом, и Кира Кирилловна поджала губы.

— А что ты хотела? — повторила она фразу, уже набившую мне оскомину. — Ты сама его спровоцировала. Теперь, милая моя, терпи.