Княжна Разумовская. Спасти Императора

Мне показалось, даже в комнате стало на несколько градусов холоднее, а стены покрылись ледяной корочкой.

— Ну, я оставлю вас ненадолго. Не буду утомлять молодых компанией старой тетки, — преувеличенно бодро произнесла Кира Кирилловна и покинула гостиную прежде, чем я успела вставить хоть слово.

Конечно, она лукавила. Она ничуть не была старой.

Я тайком посмотрела на князя, опустив ресницы. Он мог быть старше меня лет на восемь.

Когда за графиней закрылись двери, и мы остались наедине, молчание, повисшее между нами, нельзя было назвать просто тягостным. Оно было мучительным. Тоскливым. Ледяным. Невыносимым.

Князь ничего не делал, даже ничего не говорил. Но я всем существом ощущала его напряжение. Его нежелание находиться со мной в одной комнате. Он долго не произносил ни слова. Быть может, ждал, что я заговорю первой?

Но я даже не знала, что между нами произошло. Лишь одно было ясно: что бы ни случилось, в том была повинна я.

— Ну, княжна, довольно нам молчать, — князь завел за спину руки и, наконец, отвернулся от окна.

Чеканя шаг, он подошел на середину комнаты, где я буквально застыла, и остановился в паре шагов. Окинул меня беглым, насмешливым взглядом, особо задержавшись на прическе. Девушки постарались, но до конца повязку от чужих глаз скрыть не смогли.

— Вот что, княжна, — скучающим, равнодушным голосом начал он. — От слова своего я отказываться на намерен. Помолвку разрывать не стану. Подобный позор мне ни к чему, да и Император не позволит. Мы с вами — даст Бог — к зиме сыграем свадьбу. Пойдете со мной под венец, тихая и покорная.

Не знаю, какая злая сила заставила меня резко вскинуть голову. Князь говорил со мной, но на меня больше не смотрел. Его взгляд скользил по убранству гостиной, по глубоким креслам и камину, по обтянутым шелком стенам, по изящным украшениям. Мог бы — и вовсе отвернулся бы от меня и общался бы со стеной, но, верно, не позволяли правила приличия.

Внутри же меня стыд и смущение сменились гневом. В секунду я позабыла, как сама корила прежнюю Варвару за дурное, вздорное поведение. Думала, что она обидела хорошего человека…

Тихая и покорная пойду под венец?!

Кем он меня считает?! Овцой на заклании?! Куклой?! Игрушкой?!

Я прищурилась, покатав на языке его презрительные, хлесткие слова.

Сохранит помолвку, чтобы избежать позора и гнева Императора?

Вот, стало быть, как.

Одолжение мне сделал? Считает, что оказывает великую милость, а внимания проявляет меньше, чем к уродской статуэтке на старинном сервизе?!

И такая раненая гордость взыграла во мне! Эмоции захлестнули с головой, злость застлала глаза.

Неудивительно, что Варвара пыталась задеть этого ледяного, надменного, черствого чурбана!

— Благодарю, князь, но ваша милость мне не нужна, — проговорила я так холодно, как только могла. — Мы не любим друг друга, к чему все остальное? Я освобождаю вас от слова. Вы ничего мне не должны.

И я шагнула назад, скрестив на груди руки в защитном жесте.

Его презрение и холодность укололи меня гораздо сильнее, чем я ожидала.

Он посмотрел на меня взглядом, от которого все внутренности скрутились в тугой узел. Я затрепетала и закусила изнутри щеки, чтобы сохранить остатки самообладания. В его глазах была и злость, и насмешка, и усталость, и … затаенная боль? … и тоска, которую он тщательно скрывал на самой глубине?..

— К чему эта сентиментальность, княжна? Не припоминаю, чтобы вы были к ней склонны. Так не нужно меня разочаровывать сейчас. Любви промеж нами нет, тут вы правы, и слава Богу! Было бы куда хуже, коли б кто-то из нас был влюблен. Но мое слово — кремень, и не вам освобождать меня от него. Мы поженимся, и все на этом.

Его сухость, его бездушность, его каменная чёрствость окатили меня ледяной водой.

Как я могла, пусть даже и на минуточку, любоваться им?! Как он мог показаться мне симпатичным? Теперь я смотрела на него и не видела ничего, кроме застывших, мрачных глаз и жесткого выражения лица.

Какое он имел право так говорить со мной?!

Что бы тогда ни наговорила ему Варвара, очевидно, не так уж страшны были ее слова и поступки, раз князь решил не разрывать помолвку. Она не совершила ничего, что уронило ее честь, ее достоинство в глазах света, иначе никогда бы благородный мужчина не решился взять ее в жены.

А следовательно, князь Хованский не имел решительно никаких прав так вести себя со мной! Словно я презренная муха!

Жестокий, бессердечный человек.

Верно, кровь прилила к щекам, и я покраснела. В его взгляде что-то дрогнуло на краткое мгновение, но он моргнул и вновь превратился в каменную статую.

Голова закружилась: сказалось и волнение, и распиравшая меня злость, и проклятый корсет, мешавший дышать. Я приложила ладонь к груди, мечтая вдохнуть полной грудью, неловко ступила назад и подвернула ногу. Но не упала, лишь оступилась и коснулась ковра одним коленом.

Краем глаза я уловила движение перед собой: не без промедления князь подошел ко мне и нехотя — я была уверена! — протянул ладонь.

Я помотала головой и выпростала вперед руку.

— Не нужно, — прошелестела я шепотом, потихоньку приходя в себя. — Мне ничего от вас не нужно.

Я поднялась, вцепившись в кресло, покачнулась и вышла из гостиной, не простившись с ним, даже не посмотрев на него на прощание.

Не хотела вновь видеть его презрительный взгляд.

< image l:href="#"/>

Князь Хованский

Глава 6.

Уже в ночном халате из плотной, мягкой ткани и ночной сорочке с длинными рукавами я сидела в кресле и, не видя узора, смотрела на вышивку. Женщины здесь занимались рукоделием, и роспись шелковыми нитями считалась подходящим занятием для молодой барышни.

Тяжелую поступь брата в коридоре я уловила издалека. Подняла голову и настороженно прислушалась, и Соня, которая сидела рядом с креслом на низком пуфе, повторила мое движение. Я не успела даже испугаться, когда раздался требовательный, громкий стук в дверь.

— Сестра! — прогремело с той стороны. — Ты не спишь?

Увидев мое лицо, Соня недоуменно заморгала. Я схватила ее за руку, желая сказать, чтобы не открывала ему дверь, но это было бы полнейшим безумием с моей стороны. Поэтому я отпустила запястье несчастной девушки, и она тотчас прижала его к груди, принялась растирать.

Открыв дверь, она посторонилась, пропуская Сержа. В моей спальне он смотрелся огромным чужаком. Весь его вид мрачный резко контрастировал с обстановкой комнаты, выполненной в светло-розовых, песочных и кремовых тонах.