Кобчик
Шрифт:
А пока от воровства приказчиков и нерадивости учетчиков всем, чем я располагал — была простейшая, но для этого времени весьма эффективная система 1З. То есть Захар, который не только бдил за тем, кто сколько ворует, но и понемногу заполнял информацией затеянную мной осенью картотеку с досье на наиболее значимых персонажей. И готовил смену, натаскивая пасынков Демьяна и ещё несколько смышленых мальцов.
Суматоха и хлопоты, связанные с приездом Лариона Ивановича затянулись на несколько дней. Тут и обоз разбирали с заказами, и привезенных людей устраивали. Расстарался тесть, ещё сказал, что
Познакомился и с родственником, свежеиспеченным дворянином Иваном, старшим братом Саши и Лариона с Колей, на которого Ларион Иванович жаловался в письме. Не впечатлился, с чего это они его так демонизируют? Такой, неприметный, потерянный даже. Держится в сторонке, голоса не повышает, вежливый. Хотя по поведению за столом и тому, что спиртное возле него не ставили — проблема с алкоголем присутствует. Улучил момент и уточнил у Лариона Ивановича, точно ли это тот Иван, о котором он писал.
— Он, он! Долгов наделал, паршивец! Векселей за зиму на двадцать с лишним тысяч предъявили, воспитал на свою голову! А что смирный, так он у меня в порубе в Москве сидел три дня. Ехать отказывался…
Как всё устаканилось — посидели и поговорили с Ларионом Ивановичем келейно, о делах, расходах и приходах. По поводу финансов — успокоил, пообещав помогать и в дальнейшем. Очень был доволен статусом поставщика двора его величества с мылом и перспективами, которые с обретением этого статуса открывались. И надежды определенные возлагал на дальнейшие наши придумки, о которых я ему рассказывал. Хоть и прижимисто ворчал, что на все эти реорганизации из-за наших новшеств денег уйдет уйма, но как-то без особого ожесточения. Между строк поощряя не останавливаться и придумывать дальше.
Много рассказывал о делах столичных, в которых я пока совсем ничего не понимал. А надо вникать, там такие акулы интриг водятся — сожрут и не подавятся. И связи тестя, родственные и деловые — следует перенимать, самому скоро придется дела вести, не весь век за спиной Лариона Ивановича отсиживаться. До чего же повезло, что и он мне благоволит, грех такие возможности упускать.
Ну и конечно — про всё ещё не вернувшегося из столицы Азамата разговор зашел. Ларион Иванович хищно усмехнулся:
— Потягаемся в суде, Герман, не кручинься! Он ишь, с посольством своим, поперек императорского двора к Павлуше сунулся, зело тем недовольство матушки нашей Екатерины вызвав. Отсудим!
— Так Павел же ведь наследник будущий?! — в свою очередь удивился я.
— Тю, какой он наследник? Весь двор знает, что сына его Александра в наследники прочат…
А я загибал пальцы, высчитывая, что через одиннадцать с небольшим лет Екатерина скоропостижно скончается. И да, будет и Александр самодержцем, и два его брата родных тоже. Но только после Павла…
Глава 24
Глава 24.
С масленицей у меня в эту эпоху как-то не складывается: в прошлом году всё веселье пропустил из-за внезапно разболевшегося зуба, решил наверстать в этом, лично приняв участие в подготовке к празднику. Порадовать народ, отметить успехи и вдохновить на новые свершения. На Новый год же получилось удивить —
до сих пор вспоминают, а уж слава о том, как гуляли — по всей округе идет.И тут, как гром с ясного неба, утром в четверг курьер из Кундравов — к нам едет прибывший из Санкт-Петербурга Азамат Латыпов, с супругой и ближними. Отпраздновали называется…
— Герман, ты что такой бука? — Александра как барометр, чутко отреагировала на резкую смену настроения. — Это же хорошо, что Надира с мужем приедет! А мы к ним летом на сабантуй заявимся, там тоже должно быть весело, жалко, что в прошлом году пропустили…
Хорошо ей живется. Весело и беззаботно — сразу с этой Надирой нашла общий язык и интересы, вдобавок нахваталась от неё всякого. Вот и сейчас мурлычет:
'Волосы — звёзды
Глаза твои — палево
Нравятся розы
А пахнешь, как Мальборо
Волосы — звёзды
Глаза твои — палево
Нравятся розы
А пахнешь, как Мальборо…'
Только музыкальные предпочтения этого Азамата настораживали, как бы не оказался каким-нибудь сепаратистом, адептом вилайета Идель-Урал. В свете этого осенняя операция по курощению киргизов заиграла новыми красками, не способствуя хорошему настроению. Я ещё поддался минутной слабости и всё-таки поделился с соседями техголошией мыловарения, все одно там ничего особо хитрого, ту же соду они только у нас купить смогут. С другой стороны и они нам здорово помогли: мои как не бились с тем, чтоб катать валенки — не выходило толком. А вот башкиры, привычные работать с овечьей шерстью, делая из него войлок и кошму — валенки давно и успешно для себя и на продажу делали. А сейчас и нас научили.
В пятницу утром начали масленичные гуляния: Ларион Иванович дал отмашку приказчикам, те выкатили на площадь несколько бочонков с хлебным полугаром, вдобавок к пивным. Сколоченные дощатые столы ломились от выставленного на них угощения, дети облепили несколько приготовленных специально для них качелей и каруселей, молодые парни закатывали рукава, примериваясь к обмазанным салом столбам с прикрепленными на самом верху призами, а я вертелся как на иголках, выглядывая, где же гости, почему опаздывают…
— Надира едет, Надира! — Захлопала в ладоши Александра. — Ну же, Герман, вон они!
— Да вижу, я вижу! Чо так радуешься-то? — Не смог я скрыть раздражение и мандраж перед эпохальной, не побоюсь этого слова, встречей. Тут на кону такое стоит, а она радуется…
— Знаешь, Герман, — Саша внезапно взяла меня под руку и прильнула боком. — мне Аксинья рассказывала, почему у тебя такие перепады настроения могут быть. Я ведь взрослая уже, пора жить вместе, как муж и жена, пока по дворовым девкам гулять не начал!
Со скепсисом оглядел хоть и подросшую за год нашего знакомства, но всё-таки пока ещё четырнадцатилетнюю Александру, сделал в памяти зарубку провести разъяснительную беседу с Аксиньей, чтоб не развращала мне жену раньше времени и шагнул навстречу подъехавшим и спешившимся гостям. Саша чуть ли не обниматься кинулась с Надирой, а я смерил взглядом здорового, нагло скалившегося мне в лицо парня. Взрослого причем, лет двадцати, и на голову меня выше.
Азамат, не переставая улыбаться, коротко обозначил поклон головой, протянул руку, крепко стиснул мою протянутую длань и шепнул: