Кодекс Агента. Том 2

Лестница сменяется небольшой плоской площадкой, а затем ведет нас вверх. Алексей нажимает на очередной кирпич, и люк над нашими головами со скрежетом открывается.

Я жадно вдыхаю вмиг посвежевший воздух и нетерпеливо смотрю вверх. Луч фонаря выхватывает бетонное перекрытие — мы снова оказались в коридоре. В отличие от предыдущих, он упирается в ржавую металлическую дверь.

Ее Алексей открывает, отодвинув ржавый металлический засов. Мы выходим в пыльный, захламленный склад. Вокруг высятся нагромождения поломанной мебели, кучи пожелтевших папок с документами и груды ржавых стеллажей.

— Угадай, где мы! — заговорщицки шепчет Алексей.

— Ума не приложу! — я пожимаю плечами.

— Отделение Тайного Сыска, а Бестужев знать не знает не только о ходе, но и о том, что он заканчивается в его вотчине, — довольно произносит Алексей.

Мы выходим в узкий полутемный коридор и, миновав его, оказываемся перед очередными дверьми, на этот раз деревянными. Сквозь узкие щели прорывается свет и свежий воздух. Рассохшиеся двери ведут на задний двор желтого двухэтажного особняка, указатель на торце которого сообщает, что мы оказались на улице Московской. Огороженный ржавым железным забором участок зарос травой и скрыт от посторонних глаз густым кустарником.

— Это похоже на переход из мира иллюзий в реальность, — говорит Цесаревич, задирает голову к небу и широко раскидывает руки. — Только здесь, за стенами царских дворцов и резиденций я чувствую настоящую свободу! Ты не представляешь, как однообразно мое существование! Урок за уроком, бал за балом, и разговоры, сплошь поверхностные и лживые! Искусство, политика и экономика — все утомительно и предсказуемо. Мне хочется уйти от всей этой пафосной роскоши, сбежать туда, где вокруг нет сотен охранников, слуг и придворных лизоблюдов!

— Среди блеска и роскоши наши души тускнеют от скуки, — глубокомысленно замечаю я и замолкаю.

Любая моя реплика сейчас прозвучит неискренне. Признаться, что я тоже узник золотой клетки? Сказать, что хочу снова оказаться приютским мальчишкой, не обремененным титулами, чей разум свободен от бесконечных размышлений о Темных, Светлых и Цветных? Исключено! Я не доверяю Цесаревичу, несмотря на все его дружеские подкаты.

— Нам пора возвращаться, пока охрана не хватилась, — задумчиво произносит Алексей. — Я должен успеть показать тебе то, ради чего сюда привел! И это не синее небо Петербурга!

Мы спускаемся обратно в подземный ход, и я, вдохнув затхлый запах подземелья, наконец, начинаю ощущать беспокойство. Этот побег из дворца — точно не ловушка, но он должен иметь некую цель, отличную от созерцания медленно дрейфующих по небу облаков.

Цесаревич останавливается и поворачивается ко мне. В желтом свете фонаря его лицо похоже на улыбающуюся безжизненную маску. Взгляд зеленых глаз фокусируется, и я отчетливо вижу в нем сомнения и неуверенность. Парень хочет что-то сообщить мне или показать, но колеблется.

— Сейчас я открою тебе свою главную тайну и, если ты меня выдашь… — черты лица Алексея становятся жестче, а в голосе звучит неприкрытая угроза.

— Ты во мне сомневаешься?

— Не сомневаюсь, а предупреждаю! — перебивает меня он. — Иди за мной!

Цесаревич решительно шагает вперед, я следую за ним и гадаю: что именно увижу. Воображение рисует странные картины — от потерянной библиотеки Ивана Темного до тайной подземной тюрьмы, в которой я окажусь после долгого взгляда в питерское небо, но реальность впечатляет гораздо больше.

Миновав еще несколько потайных дверей, механизм открытия которых я на всякий случай запомнил, мы оказываемся в большом полутемном квадратном зале с высоким потолком.

— Закрой глаза, — просит меня Цесаревич, и я едва сдерживаю захлестывающее меня истерическое веселье.

— Закрою, если не будешь меня целовать! — с усмешкой отвечаю я и смеживаю веки.

— Даже не надейся! — парирует Романов и идет вглубь зала.

В гробовой тишине подземелья шаги Алексея звучат особенно гулко. Они сопровождаются щелчками зажигалки и треском занимающегося огня — Романов зажигает закрепленные на стенах факелы. Я с трудом подавляю детское желание приоткрыть хотя бы один глаз и наблюдать за происходящим сквозь густую череду ресниц.

Наконец, в помещении воцаряется тишина и Цесаревич замирает в нескольких шагах от меня.

— Открывай! — приказывает он, и я немедленно повинуюсь, будучи не в силах сдерживать любопытство.

Алексей стоит в паре метров от меня, скрестив руки на груди. Из-за его спины в глаза бьет свет десятка факелов, которые освещают черный камень, стоящий в центре зала. Слишком правильный и слишком черный…

— Темный Кристалл?! — сдавленным голосом спрашиваю я, глядя в глаза Алексею.

— Он самый! — с торжеством отвечает Романов. — Думаю, последний в Российской Империи!

— И о нем знаешь только ты? — уточняю я, потому что такой расклад выглядит чересчур нереалистично.

— Только я! — уверенно кивает Цесаревич. — Точнее, только мы двое!

Будто завороженный я медленно иду вперед, огибая Романова по широкой дуге. Я не могу оторвать взгляд от Кристалла и жадно рассматриваю правильные обсидиановые грани. Подхожу ближе и кладу ладони на глянцевую поверхность. Осторожно ощупываю прохладное непроницаемое стекло, вижу в нем свое искаженное отражение и отскакиваю, будто ошпаренный: вместо фиолетовых радужек в моих глазах зияют черные провалы!

— Не бойся, — успокаивает меня Алексей, — это лишь оптическая иллюзия!

— Конечно! — невпопад отвечаю я и ощущаю тепло на груди.

Мой Светлый Осколок постепенно нагревается, а по спине течет холодный пот. Я чувствую Темный Кристалл. Я ощущаю его как некий центр мироздания, черную дыру, которая затягивает в себя окружающее пространство и меня вместе с ним.

— Темный Кристалл?! — с трудом выдавливаю я из себя. — Зачем его хранить в подземелье в тайне от всех?

— Думаю, что он здесь с тех времен, когда Империей правили Темные…

— А почему ты не рассказал о нем отцу?

— Я нашел его в двенадцать лет и тогда не понимал, что оказалось в моих руках, — отвечает Цесаревич. — А когда повзрослел…

Он подходит ближе, становится рядом со мной лицом к Кристаллу и проводит пальцами по черному глянцу.

— А когда повзрослел, решил скрыть его от всех, даже от своего Рода! — Цесаревич завороженно смотрит в бездонную глубину. — Этот древний артефакт может изменить ход истории.

— Почему ты рассказал о нем именно мне? — спрашиваю я и непроизвольно морщусь от боли — Осколок нагревается все сильнее.