Кодекс Агента. Том 2

— Оставьте нас! — неожиданно громко приказывает Алексей.

Проходит несколько секунд, но ничего не меняется. Охранники стоят на позициях и не двигаются, мать с бабушкой даже бровью не ведут, а я растерянно смотрю в глаза Цесаревичу.

— Оставьте нас! — просит Алексей с тем же результатом: все присутствующие в комнате персонажи делают вид, что не слышат Наследника Престола.

— Оставьте! — натужно молит он, кашляет и орошает простынь мелкими каплями крови. — Александр спас мне жизнь! И вам — тоже!

— Хорошо, сын! — произносит Александра Давыдовна дрогнувшим голосом и с достоинством поднимается с кресла.

Вдовствующая Императрица следует ее примеру, и обе женщины, хлестнув взглядами по моему лицу, исчезают за спиной. Бестужев кивает гвардейцам, и те покидают свои посты. Ярослав идет следом за ними, затем останавливается в дверях, оборачивается и вопросительно смотрит на Цесаревича.

— Все в порядке, Яр! — тихо говорит он, и Бестужев покидает спальню.

Я медленно подхожу к кровати, сажусь у изголовья и кладу руку на ладонь Алексея.

— Ты подарил мне несколько дней жизни! — тихо говорит он, и обескровленные губы кривятся в горькой усмешке.

— Я не…

— Наклонись — прерывает он меня.

Я наклоняюсь над кроватью, Романов кладет ладонь мне на шею и притягивает ближе к себе.

— Спасибо, что расстроил мою помолвку с этой шалавой Воронцовой! — шепчет он и озорно улыбается, как тогда, в подземном ходе.

Я теряю дар речи и молча таращусь на Цесаревича, а он продолжает забивать гвозди в крышку моего гроба.

— Жаль, что на обещанную дуэль я тебя уже не вызову…

— Ты узнал во мне красноглазого аристо с бала Воронцовой, но все это время молчал? — удивленно спрашиваю я.

— Так было интереснее, — на бледном лице снова появляется усмешка, на этот раз заговорщицкая. — И красноглазый аристо и послушник получились хорошо! По тебе Мосфильм плачет! И член у тебя, что надо!

Цесаревич пытается рассмеяться, но в его горле раздается лишь бульканье.

Я улыбаюсь в ответ, но на глаза наворачиваются слезы. Я чувствую, что Алексей умирает.

— А Черный Кристалл ты уничтожил сам, конклав из семи одаренных не понадобился! — он улыбается потрескавшимися окровавленными губами. — Ты выпил его Силу до дна!

— Й-йа? — спрашиваю, заикаясь от удивления. — Ты в этом уверен?

— Абсолютно! — Романов кивает. — Я его больше не чувствую…

— Ты — Темный? — потрясенно шепчу я. — А как же глаза и магия цвета? Как ты прошел Инициацию?

— Был им! Теперь я бездарь, представляешь? Ирония судьбы, перед смертью я стал тем, кем всегда мечтал быть, — Алексей на мгновение замолкает. — Ты тоже Темный! Там, во дворце, твои глаза были чернее ночи! Я собирался научить тебя всему, что знаю, собирался помочь пройти Инициацию, не выдав себя, но…

Я снова теряю дар речи и замираю, склонившись над Царевичем, не в силах пошевелиться. Романов как минимум считывал мои базовые эмоции, а как максимум — читал мысли. Он приближал меня к себе не только потому, что хотел породниться или заполучить в союзники будущего Наследника Фиолетового Рода.

Алексей чувствовал во мне родственную душу, видел такого же Темного, как он сам. И поездку в Царское Село он организовал для меня. И показ Кристалла запланировал еще в Москве. А окончательно убедился, что я Темный в подвале, когда мое сознание блуждало в черных глубинах мироздания.

— Я умираю! — уверенно заявляет Цесаревич прокашлявшись. — Но я знаю, что ты во всем разберешься сам, и научишься управлять магией всех цветов спектра, включая черный!

— Почему ты радуешься уничтожению Кристалла? — потрясенно спрашиваю я.

— Обещай мне?! — хрипло требует он вместо ответа. — Обещай, что убьешь всех Темных?! Я знаю — ты сможешь!

— Почему?

— Они хотят уничтожить всех одаренных Цветных, но когда их не останется в нашем мире, баланс рухнет, и цивилизация исчезнет!

— Наталья — тоже Темная?

— Нет, но если вы будете вместе, обязательно расскажи ей все, расскажи кто ты, и кем был я. — Алексей натужно кашляет, и мое лицо орошают горячие капли крови. — Береги ее, вы — единственные, кто сможет все начать сначала!

Его ослабевшая рука соскальзывает с моей шеи, и я выпрямляюсь.

— Прощай, и не доверяй никому, даже… — произносит Цесаревич из последних сил и умолкает на полуслове.

Его глаза закатываются, а челюсти сжимаются со страшным зубовным скрежетом. Он упирается головой в подушку, выгибается дугой и с окровавленных губ начинает идти пена.

— Врача сюда! — истошно воплю я и бросаюсь к выходу. — Целителя!

Двери распахиваются, в спальню вбегают охранники, доктора и слуги — вся королевская рать. Они обтекают меня, словно морская волна, а я потрясенно гляжу в лицо той, которая стоит в гостиной у противоположной стены и смотрит на меня. В ее зеленых глазах блестят слезы.

Я медленно, будто во сне, подхожу к Наталье Романовой и обнимаю ее за плечи.

— Ему уже не помочь! — шепчет она, кладет руки мне на грудь и прижимается мокрой щекой к моей.

Глава 24 Возвращение в родные пенаты

Лимузин подъезжает к высотке бесшумно и плавно, но я чувствую мощь Фиолетового Кристалла на его вершине и немедленно выныриваю из сонной дремоты. Образ умирающего Алексея Романова тает, а в ушах снова начинают звучать его откровения.

Мы — Темные. Оба. Так он считает. Но мне отчаянно хочется верить в иное, хочется верить в собственную универсальность, в особенный Дар, которым наделил меня Разделенный. Дар управлять любой длиной световой волны, сиречь, магией любого цвета. Вот только Светлого Осколка у меня больше нет, как, впрочем, и маскировочного амулета, подаренного Темным…

Дверь машины открывается, и я выхожу наружу. Живой коридор из гвардейцев в активированной броне, ведущий к дверям, возвращает меня в реальность. Задираю голову и смотрю в чернично-черное небо. Фиолетовый клинок света, бьющий с вершины небоскреба, кромсает плывущие над Землей тучи, и кажется, что они вспыхивают и сгорают в неистовом цветном пламени.

— Доброй ночи, Ваша Светлость! — приветствует меня появившийся в дверном проеме Конибродский.

Помощник Великого Князя выглядит осунувшимся и усталым. Он вскидывает брови и оглядывает меня с головы до ног. Карнавальный костюм провинциального гопника ничуть не забавляет адъютанта Шувалова, а вызывает вопросы, задать которые парень не решается. Уже через пару мгновений удивление, написанное на его лице, сменяется привычным безразличием.