Кофе готов, милорд

– Помню, помню. Лет пятнадцать назад старостишка ейный за мной ухлестывал, ромашки куцые дарил, все старостихой своей сделать обещался.

На кухне громко упала поварешка, а в след за ней и крышка от кастрюли. Обалдевая Эля хлопала глазами, рассматривая глубокие морщины и скрюченную осанку незваной гостьи, явно прикидывая, насколько она старше «старостишки». Да что там, поговаривают, баб Мика была старше белого света, что не мешало её ловко подцепить кухарку за локоток и таинственным голосом спросить:

– Всё ли сделано, как я велела?

– Всё, – радостно ответила та, прикрикнув в сторону лестницы. – Мира, тащи одежку.

Не поняла. Это что за секретные договоренности за моей спиной?

Прибежавшая Мира вывалила ворох старой одежды прямо на пол, тараторя не переставая:

– Плащ почистила, сапоги испачкала, рукавицы заштопала, помпон на шляпке починила, на платье заплаты, где надо, наставила, так что можно надевать без сомнений.

Без сомнений здесь только то, что я ничего не понимаю! Потрепанная, явно женская одежда никому не подходила: для Берты была мала, Мире – велика, у Эли есть свои вещи, примерно такого же пожившего вида. Так кому это старье?

– Ну, напяливай шмотье-то на себя, чего встала? – пихнула меня локтем, наверное, самая пожила мисс в мире.

– Я? – моему изумлению не было предела.

– Рыбья чешуя, – рассердилась бабка, подхватывая с пола старое и явно потасканное кем-то платье со здоровыми квадратными заплатками, максимально не подходящими по цвету к основной ткани. – Сымай свое траурное, надевай нормальное.

Я оглядела свою темно-коричневую юбку, белую блузу и премиленькую атласную портупею, сшитую мне Мирой в тон юбки, выгодно отличающую меня от остальных работниц «Голубя мира». И ничего не похоронное, все вполне благопристойно.

– С какой низкобюджетной женщины вы сорвали эти лохмотья? – с ужасом воззрилась я на то, что было верхом предложенного платья.

Низкое декольте, хлипкие лямки вместо нормальных рукавов, просвечивающий лиф, имитация шнуровки там, где прикрываться уже не имело смысла. И это только до пояса! Снизу шла безобразная прозрачная тюль, накинутая поверх грязно-сиреневой ткани, тут и там украшенная красными, желтыми и черными квадратными заплатами.

– Я это не надену, – голос вышел убогий и писклявый, но от мысленной картины, как на меня напяливают это нечто, голосовые связки сжались.

– Как же так? – явно расстроилась Мира. – Я сегодня все утро заплаты ставила, старалась, как не сама, а вы?

– А я не хочу, чтобы вместо ярков и футов мне доставались свист и пьяные домогательства. Откуда вы откопали эти швейные помои и какого черта пытаетесь меня в них упаковать?

Я имела право требовать объяснений, особенно узрев маленькую, но до ужаса грязную шляпку с дыркой в полях, которая венчала модельное безобразие. С помпоном. Ни за что эту ветошь не надену, её даже в руки брать противно, не то что к телу прижимать!

А там же еще где-то лежат грязные сапоги… Понятия не имею, что задумали мои и не мои дамы, но еще одно слово про то, что мне нужно это напялить, и куча хлама на полу превратится в кучу пепла. Плевать на последствия, я к этому не притронусь!

***

– Вот и молодец, вот и ладненько, – приговаривала баб-Мика, отряхивая мой подол сухой ладошкой. – Больше выступала, правда.

Я уныло взглянула на себя в зеркало и подавила зубовный скрежет. Упомянутая шляпка едва прикрывала голову, задорно дергая помпоном от каждого движения и пачкая мои чистые волосы. Поверх отвратительно открытого лифа Берта целомудренно накинула шерстяной платок, прикрывая мои голые плечи. Руки закрывали черные перчатки без пальцев, украшенные парой дополнительных дырок, обеспечивающих альтернативную вентиляцию.

– Я замерзну в таком виде, – зубы невольно заскрежетали, отчего слова вышли неразборчивыми, но очень грозными.

– А мы тебя в плащик сверху укутаем и ладненько будет. Только больше не кряхти так, а то тебе вместо помощи кость кинут, будет обо что зубы точить.

– Ещё немного и я с радостью поточу их об вас.

– Обломаешь, – усмехнулась бабка, вручая мне сломанный зонт, особенно актуальный в конце декабря. – И помни, что ты девушка в биде.

– Может, в беде?

– Это поначалу. А там, может, и до биде дойдёт.

– С кем? С городовым?!

– Та тю на тебя, Ритка, я ж пошутила. Какое еще биде с городовым, откуда у него биде-то?

– Ну и шутки у вас…

– А вот у начальничка того, что со столицы приехал, биде наверняка есть.

– Баб Мика!

Короче, они меня уломали. И не в том дело, что я резко прониклась идеей накрыть «воровской притон под личиной законности», а потому что не было сил смотреть в умоляющие глаза Миры.

– Ну пожалуйста, ну наденьте… надень. Я правда его все утро перешивала, лямочки штопала, заплатки из старой ткани накладывала по-ярче, так, чтобы было видно – бедная девушка, скромная. Даже шнуровку приладила, чтобы не зазорно его носить было, телом не светить. Ну что в… тебе стоит?

В ней наверняка спал великий реквизитор или костюмер. Потому что когда одна, известная всему городу бабка, выследила выходящих утром из калитки Берту и Якима, то живо присела им на уши, рассказав о моей неоценимости в поимке преступников. Гордые подвигами своей госпожи слуги расчувствовались и пообещали подготовить всё, как следует: и меня, и одежду, и даже повод отлучиться для тех, кто будет меня спрашивать.

Воодушевленная важностью задания под прикрытием Мира своеобразно поняла просьбу сообразить одежду для бедной горожанки и выложилась всей душой в этот цирк. В результате… имеем то, что имеем.

– И не тушуйся, Ритка, не сутулься больше, чем надо. Ты все права имеешь, могёшь прийти и заявлению написать, донос сообщить али еще по какому важному поводу. Зачем идешь-то?

– Что бы вы от меня в конечном итоге отстали.

– Неверно. Чтобы разжалобить там всех печальственной историей о пропаже котёнка любимого.

Прохожие с откровенным недоумением смотрели на мой старый и дырявый плащ, на воротнике которого сохранялось подобие облезлого меха редкого речного бобра. Поспешив убраться с дороги на другую сторону улицы, знакомый литейщик мистер Ракс ошеломленно оглядел подобие гибрида бродячей артистки, мошенницы и проститутки в одном лице, коей нынче предстала я. «Не может быть» – прочитала по губам мистера, вытягивающего шею, чтобы внимательно рассмотреть покрытые грязью сапоги тридцать девятого размера. Резиновые.

Загребать неожиданно значительный слой снега большими сапогами было жутко неудобно, но здание городского управления, объединенное с отделением городской стражи подземным переходом, показалось на повороте.

Господи, как же я не хочу в этом участвовать. Слава богу, что основная роль в этом цирке принадлежала не мне.

– Видите ли, мистер, м-м-м, мистер стражник, я бы хотела сделать заявление, – худой и заспанный охранник правопорядка с огромными темными кругами под глазами оторвал голову от бумаг и завис, глядя на мое декольте, едва прикрытое шнуровкой.