Кофе готов, милорд
Шрифт:
– Мне немножко страшно, – призналась я.
– Чего опасаться? Я бы на твоем месте гордился – подданные не только никого не покалечили в попытках приобрести эксклюзив, так им еще и хватило сознательности поделиться, не взирая на то, кто сколько заплатил.
– Подданные у короля, а у меня налогоплательщики.
– Ошибаешься. Хотя твоя маркиза и говорила, что новые законопроекты попирают дворянское право абсолютной собственности, однако живущие на твоей земле обязаны подчиняться твоим законам, особенно если они не идут в разрез с королевскими.
– Знаешь,
– М-м-м?
– Людям не свойственно так себя вести. Мало того, что никто не нарушил наше правило посещения и не попытался склонить Элю к продаже в обход кассы и кассиров, то есть нас, так еще никто и не подрался, выясняя, кому достанется пирожное, а кому – тумаки и крошки.
– Хм-м-м…
– И, заметь, Эля не срывалась и не кричала, не звала нас на помощь, хотя явно испугалась оставаться одна против толпы. И в целом атмосфера такая, будто…
– …никто не может нарушить твое правило вежливого обращения к сотрудникам и другим гостям, – закончил за меня Ясень и недобро глянул в мою сторону.
На нас не обращали внимания. Каждый присутствующий был глубоко погружен в собственное воркование с кусочком сладости и никому не было дела ни до работников, ни до денег, сиротливо валяющихся на полу.
– Скажи-ка, госпожа моя, ты случайно ничего на кухне не трогала? – шепот в висок заставил меня чуть обернулся в сторону кухни и отрицательно покачать головой.
– Я вообще с самого утра на кухне даже не чихала. Только немного поспорила с баб-Микой и всё.
– Может быть какие-то симптомы типа жжения, как в поместье?
– Да ни капли. Я, конечно, вся такая наследница, умница и прочее, но повлиять на толпу без своего же ведома на расстоянии – извини, не волшебница.
Нц, ну, то есть волшебница, конечно. Или магиня? Не важно. Но всё моё эмоциональное воздействие на людей всегда требовало физического контакта, а тут я никого и пальцем не трогала. Так что версия не состоятельна, чем бы это не являлось, я тут ни при чем.
– А есть ли какой-нибудь способ призвать эту страшную силу еще раз? – спросила я, оглядывая деньги.
– Я не думаю, что понадобится, – напряженно ответил юноша, показывая на крайний к выходу стол.
Там, расправившись со своими порциями сладкого, поднимались мужчины, явно прибывшие вместе. Поднимались и кивали нам головами в знак благодарности, по одному выходя за запертую ранее дверь. И всё? Никаких попыток стребовать больше, чем дали, пользуясь финансовой неразберихой?
Вслед за ними вспорхнули мамы с детьми, заскучавшими без дела. Так же молча и с почтительными кивками нас покидали остальные посетители, вспомнившие о своих делах и напрочь забывшие о своих неравномерных вложениях в пирожные.
– Они з-з-заперли дверь, когда н-н-народу стало слишком много, – заикаясь проговорила Эля с уходом последнего посетителя. Девочку начала колотить дрожь, вряд ли до этого ей доводилось видеть столь многих людей, готовых её молча стукнуть за то, что она не кассир. – П-п-п-росили вас п-позвать, а я сказала, что вы заняты.
Они разозлились, но замолчали.Я утешающе приобняла ее за плечи и еле успела подхватить обмякающую девушку.
– Угу, вообще ни при чем, – пробухтел Ясень, помогая мне транспортировать спящую Элю на стул.
Спящую! Девочка отрубилась, как только я к ней прикоснулась. Я с ужасом покосилась на свои ладони.
– Какого же дьявола здесь происходит? – мой сдавленный стон вышел не очень громким, зато крайне прочувствованным.
– Не знаю, я ничего не почувствовал, – ответил он, снова лохматя волосы. – Но мы разберемся.
Глава 20
Аромат, плывущий по изолированной кухне, пьянил по-лучше игристого вина. Я разравнивала зерна на ледяном противне и не стеснялась втягивать носом столько, сколько позволяли легкие. Мама миа! Дай мне бог столько лет жизни, сколько я смогу готовить кофе.
– Согрейте, пожалуйста, сливки. Много сливок.
Время близилось к обеду. Народ, наслышанный, что у нас появилось новое лакомство, прибывал нон-стопом, но узрев абсолютно пустую стойку, быстро разочаровывался. Однако мы все равно сегодня сорвали банк.
– Поразмыслил я над твоими столешницами странными и вот что тебе скажу... кронштейны нужны, – обедающий на кухне Яким оторвался от еды.
– Купим. Табуретки смастерите?
– А как же. Ты мне одно скажи, откуда ты такую премудрость выдумала?
– Да так, размышляла просто. Надо же как-то подстраиваться под ограниченное пространство, использовать, так сказать, особенности ландшафта.
– Премудрая Греттушка, красавица наша... Тяжко тебе, девонька, ой тяжко.
– С чего бы это, дедушка?
– Дык ты ж все на себе, почитай, одна тащишь. О нас заботишься, деньги, вон, зарабатываешь, а на себя и не тратишь. Хоть бы платьице себе новехонькое прикупила, а?
– Бросьте, ничего я не тащу. Если уж по правде смотреть, все мы эту лямку тащим. И тащить будем неизвестно сколько.
– А ты молись, дочка, молись Единому Миру. Он ить не оставит ни тебя, ни отца твоего в беде не бросит, – внезапно утeр скупую слезу старик, на минуту отвернувшись к стене.
– Дедушка, – лопатка полетела на стол, – он меня уже не оставил. Он мне вас подарил, верность вашу и стойкость! Я ж без вас пропала бы, ни единой минуточки не продержалась, – сухие объятия старика стиснули мою руку и я наклонилась, чтобы приобнять его в порыве щемящей нежности.
– Славная наша, ты ж... – не договорив, Яким закрыл глаза и тюкнулся носом в тарелку.
– Дедушка?!
– Так, а ну-ка отпустила его, отошла и больше ни к кому не прикасаешься! – крикнул Ясень, бросая ковшик со сливками. – Это что такое, а? Одну только что в чувство привели, а ты опять!
– Я не специально! – теперь понимаю, что чувствовала Эля. – Честное слово, я ничего не делала!
– Не делай, пожалуйста, лучше, а то у тебя не получается.
Похлопав по щекам дедушку, личный слуга пришел к неутешительному выводу:
– Спит.
– Просто спит? Ты уверен?