Когда гаснут звезды

— Какое сообщение?

Потом Иден уходит, и вместо нее со мной Хэп, старше, чем я когда-либо знала его при жизни. Согнутый, как дерево, почти пополам. Наклонился на тропе.

— Просто старый кричащий меланхолик, — говорит он вслух, как будто слышит мои мысли и знает, что я беспокоюсь о нем. — Давай. Мы можем сделать это вместе. Мы почти на месте.

Где? Я пытаюсь подойти ближе, но почему-то застреваю, приклеенная к месту. «Я скучаю по тебе, — пытаюсь сказать я. — Я не могу сделать это в одиночку».

— Почти пришли, — снова говорит он. Но не сдвигается с места.

Вокруг нас такой густой туман, что с деревьев капает вода. Я вижу бананового слизняка на тропинке рядом с мокрым носком моего ботинка, жирного и желто-зеленого, скользкого от росы.

— Сегодня все смогут выпить. — Он снова подслушивает мои мысли и слегка смеется. — Здесь, сейчас. Смотри.

Это то же самое дерево-указатель, но ветви указывают вниз на раненую лань. Бурая шкура существа была разорвана чем-то ужасным, его брюшко прогрызено так, что я вижу, как трепещет сердце, размером с кулак, черное от крови. Из её горла вырывается звук, не человеческий и не животный, а оба сразу — ровный, глубокий звук боли.

О, Хэп. Сделай что-нибудь.

— Я не могу, но ты можешь. Она такая же, как ты, милая. Вот как ты ее найдешь.

Потом лань исчезла. Лесная подстилка цвета корицы с иголками красного дерева, прохладная, цельная и неподвижная. Хэпа нигде не видно, но я слышу его, его слова проникают сквозь меня, как первозданный звук, море в закрытой раковине, целый лес в ветке одного дерева.

— Не бойся. Ты будешь знать, что делать. Просто следуй указателям.

Что? Нет. Вернись!

— Анна, милая. Вот почему ты здесь. Открой глаза.

* * *

Я просыпаюсь от сильной головной боли, мой язык покрыт толстым налетом. Мне всегда снились яркие сны. Все копы такие или в конце концов становятся такими. Но этот сон оставил после себя похмелье, которое имеет мало или вообще ничего общего с Меткой Создателя.

Включив душ, я долго стою под струями воды, ожидая, когда утихнет стук в голове, но этого не происходит. Волна тошноты накрывает меня, и я падаю на пол, обнимая колени, в то время как вода обрушивается на меня, как завеса горячего дождя. Я чувствую странную тупую боль в пояснице и животе, ощущение, которое сбивает меня с толку, пока я не чувствую слабый привкус железа. Обращаю внимание на кровь, сочащуюся у меня между ног и стекающую в канализацию, бледно-розовую и разбавленную. Мой цикл вернулся.

По мере того, как мастит медленно заживал, и моя грудь начала приходить в норму, я пыталась забыть о своем теле, но, очевидно, оно помнит все. Как я кричала в тот день, как чужая. Как Брендан продолжал говорить мне, что скорая помощь уже в пути, как будто это имело какое-то значение. Моя соседка Джоан не отходила от меня ни на шаг. Ее лицо было белым и бескровным.

— Мне так жаль, — повторяла она. Но я не могла ей ответить. Позже парамедики стояли надо мной, мои джинсы прилипли к ногам, мокрые и холодные. Я чувствовала себя мертвой внутри. Мне пора было отпустить тело, но я не могла разжать руки. Издалека я услышала плач ребенка. Один из парамедиков продолжал повторять мое имя, которое внезапно показалось мне абсурдным.

Промокшая и дрожащая в душе, я чувствую все это с шокирующей непосредственностью: тяжесть моей вины, боль, которую я причинила Брендану, сомнения Фрэнка во мне, обломки моей жизни вдалеке, как город в огне. Я надеялась, что Мендосино поможет мне исцелиться и забыть. Вместо этого он полон призраков и подсказок, сообщений, которые с нетерпением ждали меня. Хэп в моем сне о раненой лани.

«Она такая же, как ты, милая. Вот как ты ее найдешь».

Затравленные глаза Кэмерон на ее пропавшем плакате. Ее зов о помощи, который я не переставала слышать ни на мгновение, как бы ни старалась.

Я встаю, мои колени так сильно стучат друг о друга, что кажется, скоро треснут. Я только что приехала. Я и близко не готова ни к чему из этого, но это не имеет значения. На запотевшем зеркале в ванной прорисовался маленький круг, и в центре его находится моё собственное лицо. Все указатели сводятся к одному.

Я должна найти Кэмерон Кертис.

ЧАСТЬ 2: ТАЙНЫЕ ВЕЩИ

— 13-

Четвертого июля 1970 года все патрульные машины из нашего управления шерифа выстроились на Главной улице для парада на утесе для фейерверка. В тот год мне было двенадцать, и я ждала своей доли бенгальских огней, которые Эллис Флуд раздавал всем детям. У него в кабинете была целая заначка, включая дымовые шашки, фонтаны и красные ракеты с надписью «НЕ ДЕРЖАТЬ В РУКАХ ПОСЛЕ ЗАЖИГАНИЯ» на стороне оранжево-синей коробки — как будто нам нужно было напоминать об этом. Хотя, может быть, и надо было…

Я никогда не чувствовала себя очень комфортно в отпуске. Празднование обычно означало для меня хаос, ответственные взрослые были еще более рассеянными и беспорядочными, чем обычно, позволяя себе расслабиться даже больше, чем они делали каждый день.

Рождественским утром, когда мне было восемь, я рано проснулась в нашей квартире в Реддинге и обнаружила, что моей мамы нет в постели в ее комнате, ее вообще не было дома. В гостиной на пластиковой елке, которую мы установили неделю назад, была только скомканная простыня под ней, где должны были быть подарки. Огни на елке были оставлены включенными на ночь и разбрасывали мигающие радужные яйца по стене и ковру. На кофейном столике, рядом с переполненной пепельницей, три красно-белых фетровых чулка, на которых все еще были ценники, наполовину свисали из пластикового пакета Longs Drugs.

Я только начала складывать все кусочки воедино, когда дети вышли из своей комнаты, и мне пришлось быстро соображать.

— Санта приходил? — спросил Джейсон. Он был одет в футболку с изображением капитана Кенгуру и без штанов, рядом с ним был его плюшевый гепард Фредди.

— Он, должно быть, занят в этом году, — быстро заметила я. — Он, вероятно, придет вместо этого сегодня вечером.

— Где Робин? — Эми вытащила большой палец изо рта, чтобы задать вопрос, а затем быстро засунула обратно, оглядывая комнату, пока я мягко подталкивала ее сзади.

— Помогает Санте. Пошли, давайте поедим.

Джейсон и Эми были моими сводными братом и сестрой, в тот год им было четыре и пять лет. Ирландские близнецы, так всегда называла их моя мама, хотя я понятия не имела, что она имела в виду. Их собственная мама, Триш, всегда была немного не в себе и долгое время не приходила навестить их. Наш отец, Ред, отбывал срок в округе за вооруженное ограбление винного магазина. На нем была лыжная маска, но он снял ее, как только вышел на улицу, и его засекли свидетели.

— Какой идиот, — не раз говорила моя мать после вынесения ему приговора. — Да он задницу свою не сможет обеими руками нащупать.

Я давно научилась соглашаться с ней и не усложнять ситуацию. К счастью, ей нравились дети, хотя на самом деле они были не ее, и она никогда не заботилась о Триш. Я все равно делала большую часть работы. Мы уже несколько месяцев были предоставлены сами себе, вчетвером, и все шло хорошо. Мне разрешали готовить с пяти или шести лет, и я ни разу не напортачила и даже не обожгла палец.