Когда гаснут звезды

Я слышу, как он продолжает злиться на Рода и мою нелояльность, но мне вдруг становится все равно. Я тоже злюсь.

— Это верно, Уилл. Но я не готова смириться с этим. А ты?

—

Нам требуется целая вечность, чтобы проехать через центр города. Движение стоит на месте без всякой видимой мне причины. Сейчас середина дня, слишком рано для часа пик, как будто в таком маленьком городке, как Петалума, есть что-то подобное. Мы все почти ползем.

Тогда я понимаю почему.

— Уилл, останови машину.

Только что был установлен баннер, натянутый между двумя уличными фонарями посреди бульвара Петалума. Большие рабочие лестницы все еще стоят поперек тротуара. Дюжина или больше детей и их родители высыпают на улицу, глядя вверх. В квартале впереди нас центральный светофор переключается на красный, и мы наблюдаем, как женщина в джинсах и расстегнутом плаще вылезает из своего «фольксвагена-жука». Затем следуют другие, заглушая двигатели, чтобы постоять на улице, уставившись на выпуклые разноцветные буквы-пузыри: ПОЖАЛУЙСТА, ВЕРНИТЕ ПОЛЛИ ДОМОЙ! С ЛЮБОВЬЮ, П. Дж. Х. С.

— О Господи, — говорит Уилл. Он припарковывает машину, и мы выходим, теперь часть того, что это такое, спонтанного собрания, безмолвной молитвы.

Это одноклассники Полли из младшей средней школы. Они нарисовали сердца и цветы, птиц и облака, шесть футов в высоту и сорок пять футов в длину, проносящиеся над улицей. Независимо от того, что произойдет дальше, это удивительно, что они сделали. Даже если вывеску скоро забудут, выцветшую и заброшенную в закрытом спасательном центре Полли. Прямо сейчас, мимо пухлых сердец, цветов и воздушных шаров, мимо жизнерадостной надежды и нежности, невинность — это требование. Ее одноклассники из седьмого и восьмого классов написали письмо — заоблачное, яркое и громкое — похитителю Полли.

— 30-

Покидая Петалуму, мы следуем указаниям, которые заместитель Уилла, Леон Дженц, передал Уиллу по радио, огибая реку Петалума по шоссе 116, прежде чем срезать дальше вглубь страны, через пышные сельскохозяйственные угодья, а затем в винодельческую страну. Эмили сказала, что ее брат хорошо справился с собой, но когда мы проезжаем более коммерческую, китчевую часть города, пересекаем реку Напа и выезжаем на тропу Сильверадо, становится очевидно, что Дрю сделал гораздо больше, чем хорошо. Экстравагантные поместья сверкают, как драгоценные камни, рядом с такими известными винодельнями, как Stag's Leap и Mumm, их дегустационные террасы врезаны в склоны холмов с видом на миллион долларов. «Живописный» — не то слово. Это рай с ошеломляющей ценой.

Уилл насвистывает, когда мы проезжаем через закрытый вход в «Провизию», частный виноградник Дрю Хейга. Леон провел для нас небольшое исследование и узнал, что брат и невестка Эмили не разливают и не распространяют собственное вино, а просто продают виноград в долине и вокруг нее. Их продукт, по-видимому, пользуется всеобщим уважением, даже ценится, но очевидно, что их деньги были заработаны задолго до их успеха здесь. Изогнутая подъездная дорожка ведет нас мимо скульптурных кипарисов к особняку в греческом стиле с высокими колоннами, окружающими центральный двор. Это как Тара или Парфенон.

— Ты, должно быть, шутишь, — говорит Уилл со смешком.

Стойки и фронтоны главного дома кажутся заимствованными из греческой империи. Кремовая штукатурка тянется и тянется во всех направлениях, большая ее часть увита плющом. Возле огромного мраморного входа дремлют две стройные дирхаунды, едва замечая наше прибытие, как будто, как и все остальное, они являются исключительно декоративными.

Когда мы нажимаем на звонок, нас впускает ассистент в полосатом костюме с микрофоном на лацкане, похожий на охранника, скрещенного с директором по маркетингу.

— Подождите здесь, хорошо? — говорит она, вводя нас в библиотеку, устланную толстым ковром. Изготовленные на заказ вишневые полки сияют от пола до потолка, заполненные томами в твердом переплете и каталогизированными наборами, которые, кажется, были расставлены по цвету. В очаге пылает большой огонь, хотя еще только октябрь. Я чувствую это через всю комнату и начинаю потеть.

После того, что кажется неоправданно долгим интервалом, появляется Лидия Хейг в простой желтой футболке и комбинезоне, который можно купить в местном магазине «Farm & Fleet». Я делаю двойной дубль и наблюдаю, как Уилл делает то же самое, прежде чем представить нас. Чего бы мы ни ожидали, это не то.

— Сейчас время сбора урожая, — говорит Лидия, как будто это объясняет все, от ее растрепанных седеющих волос до босоножек, ее белых спортивных носков, простых и ярких на богатом ковре. Поскольку она не выглядит смущенной, возможно, так оно и есть. — Боюсь, мой муж будет занят до конца дня, да и ночью тоже. Мы часто выбираем наши белые гроздья после наступления темноты, чтобы поддерживать стабильный уровень сахара.

Ее племянница пропала, и она хочет поговорить об уровне сахара?

— У Кэмерон настоящие проблемы, — говорю я, чувствуя раздражение. — Ему нужно стать доступным.

Я готова к спору, но Лидия только серьезно кивает, а затем тянется к домашнему телефону.

— Дрю на одном из тракторов, — говорит она, повесив трубку, — но Дженис попытается с ним связаться.

Полагаю, Дженис — ассистентка в полосатом костюме.

Она указывает на мягкую и просторную зону отдыха перед камином.

— Конечно, мы очень беспокоимся о Кэмерон. Чем мы можем помочь?

Мы с Уиллом обмениваемся взглядами и садимся. Трудно получить представление о Лидии или об этом месте. Существует явная разница между тем, как она выглядит, и дворцом, в котором она живет, между ее первоначальной рассеянностью и ее спокойствием сейчас. Что это за история?

— Можете ли вы описать свои отношения с племянницей? — Уилл спрашивает ее, как только мы устраиваемся. — Вы бы сказали, что вы близки?

— Мы были намного ближе, когда она была маленькой. Наш сын Эштон на два года старше, так что они росли вместе, по крайней мере, на каникулах. Мы переехали сюда пять лет назад.

— До того, как Эмили и Трой переехали в Мендосино, — добавляю я.

— Верно. Идея состояла в том, чтобы чаще видеться, но это происходило не так часто, как нам хотелось бы. Мы сейчас так заняты, а Эштон большую часть года проводит на востоке.

Ее тон ровный, но язык тела изменился и стал жестким. У меня такое чувство, что она что-то скрывает.

— Когда вы видели Камерон в последний раз?

— В июле, я думаю, на день рождения Эмили.

— Как она выглядела тогда?

— Кэмерон? На самом деле, немного потерянной. Казалось, она через что-то проходит, но весь день был похож на крушение поезда.

Я изучаю Лидию, чувствуя, как на моем лбу выступают капельки пота. Теперь, когда я ближе к огню, это кажется еще более нелепым и подавляющим. Я откидываюсь назад, вытирая пот рукавом.