Когда любишь

И повесил трубку....

Разговор был долгим.

– Ему больно, - прошептала она доктору Рэтберну.

– Знаю, - врач сочувственно покачал головой, - но ведь с морфием нельзя перебарщивать.

– А если еще чуть-чуть?

– Разве что чуть-чуть, - грустно отозвался врач.
– Он вынул шприц из сумки. Сильва нежно поцеловала спящего и вышла из комнаты. Кеог ждал ее.

– С этим надо кончать, девочка.

– С чем - с этим?
– зло спросила она.

– Пошли отсюда.

Она так давно знала Кеога, что была уверена - ему нечем удивить ее. Но этот голос и взгляд были для него необычны. Он придержал перед ней дверь и молча пошел следом.

Они вышли из замка и по тропинке через рощицу поднялись на кромку холма, возвышавшегося над новым строением. На стоянке рядом с ним было полно автомобилей. Вот подъехал медицинский фургон; другой стоял под разгрузкой у северо-восточного входа. Приглушенно гудел двигатель где-то за зданием; над трубой новенькой котельной вился дым... Они оба молча вглядывались в сооружение. Тропинка увела их с вершин холма вниз, к озеру, к небольшому лесочку, посреди которого возвышалась статуя Дианы-охотницы, настолько великолепно выполненная, что она казалась живой, а не мраморной.

– Я всегда думал, - сказал Кеог, - что рядом с нею нельзя лгать. Даже самому себе, - добавил он и опустился на мраморную скамью.

– Что ж, выкладывай.

– Ты хочешь заново сотворить Гая Гиббона. Это безумный замысел - и одновременно великий. Впрочем, бывали и более безумные и великие, а теперь они кажутся заурядными. Однако я не собираюсь обсуждать здесь грандиозность твоей затеи.

– В чем же дело?

– В последние дни я все пытаюсь отстраниться, разгадать твой план в перспективе. Сильва... ты не учла кое-что.

– Отлично, - сказала она.
– Очень хорошо. Я знала, что ты непременно додумаешься до всего, пока не поздно.

– Чтобы ты успела найти выход?
– Он медленно покачал головой.
– На сей раз его нет. Так что, девочка, собери все мужество Уайков и примирись с поражением.

– Говори.

– Дело вот в чем. Имей в виду, я не верю, что ты получишь копию Гая, но допустим, что это случится. Я говорил с Вебером - шанс у тебя есть, дай только Бог. Но если это произойдет, ты получишь только сосуд без содержимого. Послушай, малышка, человек - это не только кровь, скелет, клетки...

Он замолчал. Тогда она попросила:

– Продолжай, Кеог.

– Ты любишь этого парня?
– требовательно спросил он.

– Не понимаю, - с удивлением произнесла она.

– А что ты любишь в нем? Кудри, мышцы, кожу? Мужское естество? Глаза, голос?

– Все, - спокойно ответила она.

– Только это и больше ничего?
– нервно переспросил он.
– Потому что если так, то ты можешь получить то, что хочешь, дай Бог тебе силы и удачи. Я не разбираюсь в любви, но скажу одно: если это все, что требуется, - к черту такую любовь!

– Ну ясно же, что любовь - это нечто большее.

– Вот-вот. Где же ты возьмешь это большее? Пойми, человек - это тепло плюс то, что в голове и в сердце. Ты намерена воспроизвести Гая Гиббона, но ты не сможешь достичь этого, просто продублировав его оболочку. Тебе надо повторить всего человека, надо заставить его прожить свою жизнь заново. А этого ты не сумеешь.

Она долго смотрела на статую Дианы, потом чуть слышно прошептала:

– Почему же?

– Я скажу, почему, - сердито сказал он.
– Потому что первым делом тебе придется выяснить, что он из себя представляет.

– Но я знаю, что он из себя представляет.

Он зло сплюнул на зеленый мох, что было совершенно не свойственно ему и шокировало ее.

– Ты не знаешь и сотой доли, а я и того меньше. Однажды я припер его к стенке и добрых два часа пытался раскусить его. Он самый обыкновенный парень. Без особых успехов в учебе или в спорте. Обычные вкусы и чувства, как у миллионов других. Так почему же именно он, Сильва? Почему ты выбрала его? Что в этом парне такого, ради чего стоило выходить за него замуж?

– Я... я и не подозревала, что он тебе не нравится.

– Да нет же, неправда, я этого не сказал. В нем даже нет ничего такого, что могло бы не нравиться.

– Ты не знаешь его так, как я.

– Тут я согласен с тобой. Не знаю и не смог бы узнать, потому что и ты не знаешь - ты чувствуешь. Если ты хочешь снова увидеть Гая Гиббона или правдоподобную его копию, он должен со дня рождения жить по готовому сценарию. Ему придется пройти заново весь жизненный путь этого парня.

– Хорошо, - спокойно согласилась она.

Пораженный, он уставился на нее:

– А прежде, чем он сможет сделать это, нам надо написать сценарий. А еще раньше мы должны как-то раздобыть материал. Что ты думаешь делать учредить фонд по розыску каждого мгновения жизни этого... этого ничем не примечательного юноши? И сделать это тайно, чтобы он, то есть его двойник, не догадался об этом? Да знаешь ли ты, во что это обойдется?

– Все можно устроить.

– Предположим, у тебя будет его биография в форме сценария, двадцать лет жизни, каждый день, каждый час; тебе придется позаботиться о том, чтобы с рождения ребенка окружали люди, которые будут в тайне от него разыгрывать этот сценарий и не допустят, чтобы с ним произошло что-нибудь незапланированное.

– Вот именно, все правильно!
– воскликнула она.

Кеог вскочил и заорал на нее:

– Я вовсе не строю планов, пойми ты это, сумасшедшая от любви! Я выкладываю свои возражения.

– Что еще нам понадобится?
– нетерпеливо спросила она.
– Кеог, постарайся, хорошенько постарайся все предусмотреть! Когда начнем? С чего? Быстрее!

Кеог смотрел на нее, как громом пораженный; наконец упал на скамейку и горько рассмеялся. Она села рядом, взяла его за руку, глаза ее сияли. Через мгновение он посерьезнел и повернулся к ней. Он вбирал в себя сияние ее глаз - и наконец его мозг снова заработал... как всегда, по приказу Уайков.

– Главный источник информации о его жизни, - сказал он, будет у нас не долго... Надо сказать Рэтберну, чтобы не слишком накачивал его морфием. Он должен быть в состоянии думать.

Когда его одолевала боль и он не мог больше вспоминать, ему вводили еще немного морфия. Какое-то время им удалось уравновешивать боль и воспоминания, но затем муки стали сильнее. Тогда ему удалили спинной мозг - и он потерял чувствительность к боли. Были привлечены новые люди психиатр, стенографистка, даже историк-профессионал.