Когда любить нельзя…

Побежав в спальню, она схватила карандаш и записала высветившийся на панели определителя номер на листочек.

«Интересно, а откуда этот Борис узнал мой телефон? – подумала она. – Неужели его ему дал отец Кирилл? Но мне показалось, что его приезд ко мне не был запланирован до такой точности, чтобы оставлять другу номер ее телефона. Странно… Хотя, у него тоже может быть определитель номера, отец Кирилл ведь ему вчера звонил от меня. Да, наверное, так оно и есть».

Помедлив несколько секунд, она набрала номер, но там было занято… Мария расстроено положила трубку на базу и опять потерла лицо руками.

Да, нужно вставать, мыться и собираться на работу. Она хотела к обеду заехать в фирму – в четыре часа у нее были переговоры, которые она переводила для одного важного клиента.

И тут Мария с недоумением увидела свое отражение в зеркале – она была полностью одета. Одежда, в которой она вчера принимала гостей, была нещадно измята. Видимо, отец Кирилл не захотел ее будить, когда она уснула у него на груди, а просто перенес ее в спальню и, накрыв покрывалом, оставил ее досыпать в одежде. Конечно, он ни за что не стал бы ее раздевать. Она помнила, как его тело напряглось, когда она его целовала, и каким в тот момент был его голос. Вряд ли бы он стал себя дополнительно искушать, раздевая ее спящую…

Сбросив с себя мятые кофту и юбку, Мария пошла в душ. В голове у нее проносились обрывки их долгого разговора с отцом Кириллом, оставившего у нее в душе какой-то неясный осадок. А, может быть, это был осадок оттого, что отец Кирилл ушел не попрощавшись… Увидятся ли они еще?

Приняв душ, Мария с тяжестью на сердце пошла в кухню и включила самовар. И тут она заметила лежащую на столе книгу Игната Филаретова.

Обложка книги была слегка приподнята, как будто под ней что-то лежало. Пододвинув к себе книгу, Мария открыла ее и увидела, что в ней заложены ручка и лист бумаги, на котором ровным мелким почерком было что-то написано. Она вытащила лист из книги, и сев на сундук, стала читать.

«Моя дорогая девочка,– писал отец Кирилл, – я ухожу не попрощавшись, потому что чувствую, что прощание будет тяжелым, а я не хочу причинять тебе лишнюю боль.

Сегодня я подам прошение ректору о быстрейшем завершении всех экзаменов, и поеду домой, к детям.

Наша обоюдная исповедь этой ночью неожиданно открыла мне, что мы очень близки, и при других обстоятельствах наша судьба, возможно, сложилась бы иначе, но нам, к сожалению, не суждено быть вместе. И чтобы не мучить друг друга, нам лучше не иметь ничего общего. Поэтому не нужно нам больше ни видеться, ни писать друг другу.

Я уже избрал свой путь, ты же его еще выбираешь… Ты молодая, красивая, умная, добрая, нежная, ты еще встретишь достойного человека и обретешь свою семью и своих детей. А я буду молиться за тебя. Прощай, и благослови тебя Господь!

Отец Кирилл».

Мария медленно опустила лист на колени и уставилась невидящим взглядом в стену – как странно складывается ее жизнь: сначала брак без любви, теперь любовь без брака…

Взяв в руки книгу, она машинально еще раз открыла обложку, и изумленно выпрямилась – на титульном листе тем же мелким почерком было написано: «Милой Марии от автора с пожеланием счастья в память о нашей встрече». Дальше стояло: «Санкт-Петербург», подпись и сегодняшнее число.

Мария оцепенело смотрела на эти строчки, и у нее в голове все медленно становилось на свои места. Ну конечно же! Только священнослужитель мог писать такие книги. Похоже, что свои сюжетные ходы он черпал из общения с прихожанами, ведь через него проходило столько людей! Вероятно, не смог он это все удержать в себе и выплеснул на бумагу вереницей образов и ситуаций, не придуманных, а представленных самой жизнью. Вот откуда и это устойчивое и несвойственное для других его коллег упование на высшую справедливость и вера в неминуемое наказание, неотвратимо настигающее всякого преступника. Интересная вещь получилась: наша жизнь с ее закрученными ситуациями была пропущена через призму православного взгляда и, описанная неплохим русским языком и приправленная богатейшей фантазией, в результате родила книги, которые буквально расхватывались с лотков читателями, не подозревающими, кто стоит за псевдонимом «Игнат Филаретов».

«Нет, будет у нас с вами Общее, отец Кирилл… – решила Мария, прижав его книгу к груди. – Я переведу ваши детективы и добьюсь, чтобы их напечатали на Западе. Пусть там тоже читают и обретают веру, даже если это и не дорастет до веры в Бога, то, по крайней мере, это станет верой в Человека, творящего Добро. Переведу, а там, даст Бог…»

* * *

Прошло восемь месяцев.

Обычно дождливое северное лето обернулось в этом году своим южным собратом и нещадно накалило улицы, доводя до полуобморочного состояния непривыкших к жаре петербуржцев.

Открыв дверь, Мария вошла в квартиру, и устало опустилась в кресло, поставив на пол сумку и чемодан.

Дома было не жарко, хотя застоявшийся за время ее двухнедельного отсутствия воздух был неприятен, пропахнув пылью, которая успела улечься ровным слоем на мебель.

Последняя командировка далась ей нелегко. Обслуживая переговоры одного из своих постоянных клиентов, в этот раз у нее оказалось работы гораздо больше, чем она ожидала, да еще и с очень напряженным графиком. Правда, за два дня до окончания командировки, когда она была почти что на последнем издыхании, ей придало сил радостное возбуждение после разговора с Эриком Майнкопфом – владельцем и главным редактором мюнхенского издательства, носящего его имя и выпускающего, в частности, зарубежные детективы.

Герр Майнкопф был приятелем папиного немецкого друга, герра Шнайдера. Три месяца назад Мария обратилась к герру Шнайдеру за советом, кому из немецких издателей можно показать ее перевод одного русского детективного романа. Тогда-то герр Шнайдер и познакомил ее с герром Майнкопфом, устроив их встречу за ужином в знаменитом литературном кафе «Alter Simpl» в центре Мюнхена, где собирались литераторы, деятели театра и кино, пресса и политики.

Герр Майнкопф оказался очень высоким светловолосым мужчиной, чье озорно выступающее над брючным ремнем брюшко и цвет лица выдавали большого поклонника пива.

Он произвел на Марию неизгладимое впечатление своей шумной жизнерадостностью и неожиданными для такого весельчака галантными манерами.

С первых же минут герр Майнкопф засыпал Марию комплиментами, постоянно шутил и несколько раз приглашал ее танцевать. Крепко обнимая Марию за талию, он закруживал ее в неком подобии вальса до такого состояния, что потом был вынужден поддерживать ее, когда она, запыхавшаяся, но очень довольная, направлялась неверным шагом к их столику.

Герр Шнайдер, с улыбкой наблюдая за другом, между делом подтрунивал над ним и предостерегал Марию, что «этот герр Майнкопф – очень опасный и коварный сердцеед». На что тот отшучивался не менее прозрачными намеками в сторону герра Шнайдера и все время пытался опуститься перед Марией на одно колено в клятве вечной любви и верности. Смеющаяся Мария подхватывала его под руку, заставляя сесть на место и бросая виноватые взгляды вокруг. Впрочем, никто из публики не обращал на них особого внимания, не менее весело развлекаясь в собственных компаниях.

В конце концов, Мария, так сильно волновавшаяся перед встречей, к завершению ужина совсем расслабилась и смогла, улучив минутку, когда герр Майнкопф перестал дурачиться, спокойно изложить ему суть дела, ради которого и затевалась эта встреча.

Протянув ему папку с рукописью, она извинилась, что несколько нарушает этикет, но поскольку она завтра улетает, у нее не остается возможности привезти эту рукопись ему в издательство.

– Не беспокойтесь об этом, фройляйн Мария, – успокаивающе похлопал он ее по руке и серьезно пообещал: – Я обязательно прочту вашу рукопись и выскажу свои впечатления.