Когда молчит совесть

— Кто же это высказывал подобные мысли?!

— Члены заводской комиссии, инженеры и техники, люди объективные и доброжелательные.

— Знаем мы этих объективных людей! — Рот Бадирбейли насмешливо искривился. — Все подстроено! Это делишки твоего Сохраба Мургузовича, детка. Иди к нему и скажи от моего имени, что его штучки не пройдут! А тебе лично заявляю: не жить в мире нашим звездам! В свое время не пожелал слушать меня, не посчитался с моими аргументами — теперь не жди пощады.

— Я не собираюсь заводить дружбу ни с вашей звездой, ни с чьей-нибудь другой…

— Много на себя берешь, Шамсизаде, — побледнел от злобы Бадирбейли. Летал бы пониже! Слишком уж ты уверен в себе!

— Уверенность порождается нравственной силой и твердой убежденностью в своей правоте, профессор.

У Бадирбейли задергалась нижняя челюсть, маленькие глазки сузились и стали совсем крошечными. Вугар ждал, что сейчас он разразится грубой бранью — это было свойственно ему, — но Бадирбейли неожиданно расхохотался:

— Одной убежденностью не проживешь, ничего не добьешься, детка! Пора бы знать! Однажды ты уже был за это крепко наказан.

— Не убежденность подвела меня, Башир Османович, а другое… И вы хорошо знаете, что именно…

— Гордец ты, Шамсизаде! Ничему тебя жизнь не научила, с твоим характером голову в целости до могилы не донесешь!

— О могиле не мне, а вам следовало бы задуматься, профессор.

Бадирбейли вдруг согнулся, съежился. «Горькая штука — старость! подумал он. — А этот сопляк еще смеет надо мной издеваться».

— Скажи-ка лучше, — грубо спросил он, — какая сила заносит тебя так высоко? На кого опираешься?

— На себя! И на непобедимую силу правды.

Бадирбейли как-то странно вздохнул, и в словах его послышалось притворное сочувствие, сожаление:

— Правдой не наешься и не напьешься, детка, не может она дать силу.

— А это от человека зависит, профессор. Один правдой и голод и жажду свою утолит, а другой растопчет ее…

— Что ты хочешь сказать?!…

— Мне кажется, комментарии излишни.

— Это невежливо!

— Вините себя, профессор, это ваши уроки, вежливости я научился у вас.

— Хулиган! Нахал! — взбесился Бадирбейли. Он весь трясся, нижняя челюсть дергалась. Видно было, что он ищет ругательства посильнее. От такого человека всего можно было ожидать, и Вугар, махнув рукой, спокойно пошел прочь.

* * *

Директор завода, держась за сердце, бледный, медленно ходил по кабинету. На приветствие Вугара он ответил чуть заметным кивком.

— Что с вами, товарищ Мохсумов? — заботливо спросил Вугар. — Сердце болит?

Потирая левую сторону груди, Мохсумов медленным, неровным шагом приблизился к нему.

— Сердце само по себе не болит, — с тоской и сожалением ответил он. Если заболело, значит, ему причинили боль…

Вугар уже догадался, что змеиный язык Башира успел ужалить директора. Чтобы подтвердить правильность своих предположений, он спросил:

— Какая же тому была причина?

— Трудно ли причину найти? — Мохсумов вернулся за стол, отпил два-три глотка чаю, давно стынущего на дне стакана, и, вздохнув, продолжал: — Те, кто намеренно идут на это, из ничего создают нервозную, напряженную обстановку.

— Но зачем, с какой целью?

— Цель простая — довести человека до инфаркта.

— А польза-то от этого какая?

— Очень большая! Скандалами, интригами они создают видимость деятельности и таким образом оказываются в центре внимания.

— И общественность закрывает на это глаза, да?

— А что делать? Одни здоровье берегут, другие считают ниже своего достоинства связываться с такими людьми.

— Короче: не тронь меня, не трону тебя, так получается? — иронически заметил Вугар. — Но это беспринципность! Равнодушие — главный враг нашего общественного развития.

— Равнодушие не только враг дальнейшего развития нашего общества, но и палач человеческого достоинства, паралич духа, нравственности.

— Да, — грустно согласился Вугар. — Жаль, что подчас авторитетные люди, которых мы называем маяками нашего общества, понимают это, но, к сожалению, закрывают глаза и тем самым способствуют распространению различных пороков… Парадокс какой-то!

— Ну, не все же такие!

— Взять хотя бы вас, вчера вы были другим человеком…

Мохсумов вдруг выпрямился, голос его, в котором до этого звучали жалобные нотки, стал серьезным:

— При чем тут, собственно, я? Почему вы приводите в пример меня?

Мохсумов нахмурился, лицо его потемнело.

— Потому что вчера вы давали мне обещания, говорили о деле, а сегодня держитесь за сердце, жалуетесь. Я чувствую, что намерения ваши изменились. Видно, вас здорово запугали…

— Меня? — удивился Мохсумов. — Кто же, по-вашему, может меня запугать?

— А тот, кто только что ушел отсюда…

— Кого вы имеете в виду?

— Бадирбейли.

— Где вы его встретили?

— У проходной. — Вугар испытующе посмотрел на Мохсумова. — Зачем он приходил сюда?

— Чтобы раскрыть наши, как он изволил выразиться, «контрабандистские» дела и возвестить о них всему свету.

— Контрабандистские?! Что он имел в виду?

— Вашу работу… — Мохсумов сделал паузу. — Мы, видите ли, тайно вам помогая, контрабандой занимаемся.

Вугар побледнел. Мохсумов стал его утешать:

— Да не расстраивайтесь вы, — будете так на каждый инцидент реагировать, никакого здоровья не хватит. Не дотянув до моего возраста, начнете за сердце хвататься.

Вугар махнул рукой:

— И так настроение ни к черту, этот бурдюк с ядом и меня успел ужалить.

— Вот и получается, что люди падают духом и волей-неволей закрывают глаза на подобные вещи. И, как вы сами говорили, таким образом нарушается общественная принципиальность.

— Ну, нет! — воскликнул Вугар, и Мохсумов почувствовал, как напряжены его нервы. — Общественная принципиальность нарушается, когда люди замыкаются в своем маленьком мирке и занимаются исключительно личной выгодой. Такие, как Бадирбейли, не только калечат отдельных людей, но препятствуют новаторству, прогрессу.