Когда мы встретимся вновь
Шрифт:
– И где же вас черти носили все это время, молодой человек? – наконец мрачно осведомился месье Бурже. При виде сына его лицо застыло, превратившись в неподвижную, высеченную из белого мрамора маску, и только напряжение, сковавшее всю его невысокую подвижную фигуру, да глаза, метающие молнии, выдавали, в каком гневе пребывал в эту минуту глава почтенного семейства. Мадам Бурже осторожно коснулась руки мужа, словно пытаясь его успокоить, но тот даже не взглянул на нее. – Я всю неделю тебе твердил, что сегодня мне понадобится твоя помощь! Я сто раз объяснял, как важен этот заказ!!!
– Простите, отец, – расстроенно забормотал Франсуа. – Но… Это вышло случайно. Я… Простите, – опустив голову, закончил он совершенно убитым голосом.
– «Простите» меня не устраивает, молодой человек! – отрезал месье Антуан. – Меня интересуют причины вашего столь безответственного поведения!
– Я… Э-э… Ну…
– Я не слышу, что вы там бормочете себе под нос! Будьте любезны отвечать громко и четко! Если уж вы совершаете столь безответственные поступки, то будьте добры хотя бы отвечать за них, как подобает
– Вчера вечером мы кое-что отмечали с друзьями и… Я немного перебрал. Когда я проснулся, было уже поздно. А мне было так плохо…
– Вы хотите сказать, что вчера во время очередного кутежа с подобными вам легкомысленными прохвостами, вы напились до такого состояния, что забыли о самом важном заказе, который получал ресторан «У Антуана» за все время своего существования?! Забыли о своем долге перед семьей?!!
Франсуа виновато понурился.
– Простите, отец, – убито прошептал он. – Я понимаю, что подвел и вас, и маму. Я действительно не хотел, – и, помолчав, робко поинтересовался. – Вы не выполнили заказ?
– Выполнили! – жестко отрезал месье Антуан, гневно испепеляя взглядом своего бестолкового отпрыска. – Но не благодаря вашим стараниям! Наша соседка, мадемуазель Брайтон, любезно согласилась помочь нам. Она показала себя настолько замечательной помощницей, что я предложил ей работу. И кстати, – ядовито добавил господин Бурже, – она не разбила ни одной тарелки, в отличие от вас! А сейчас мы отмечаем это событие, но вы, разумеется, не примете участия в празднике, потому что не заслужили. Предлагаю вам немедленно подняться в свою комнату и остаток вечера подумать над своим непростительным поведением. И вот еще что, молодой человек: отныне я сам займусь вашим воспитанием. И я не буду столь либеральным, как ваша мать!
– Хорошо, отец.
Франсуа направился к двери. И хотя он выглядел совершенно несчастным, на мгновение на его лице мелькнуло выражение несказанного облегчения. Очевидно, он ожидал, что наказание будет более суровым, и радовался, что отделался так легко. Когда за ним закрылась дверь, месье Антуан снова повернулся к дамам и, взглянув на Анни, виновато улыбнулся.
– Прошу прощения, мадемуазель Аннет, что вы стали свидетельницей столь неприятной сцены. Вы, наверное, уже поняли, что этот непутевый лоботряс – да-да, дорогая, и не нужно сверлить меня грозным взглядом! Именно непутевый лоботряс! – является источником всех наших неприятностей и нашей главной, если не единственной, головной болью. Ну да ладно. Не будем о грустном!
«Какой сегодня все-таки необыкновенный, замечательный день!»
Анни вошла в свою комнату и, закрыв дверь, подошла к окну. За прохладой стекла царила ночь, в комнате было темно и тихо. Раздевшись, она легла в постель и прижалась щекой к мягкой подушке.
«Ну вот. Теперь у меня есть работа. Кенди была права, нужно лишь чуть-чуть веры и терпения. А что, если мне не понравится?.. Впрочем, никогда не поздно все изменить, но надо ведь с чего-то и начинать. А может быть, это именно то, что мне нужно. Кроме того, особого выбора тоже нет. Я должна быть благодарна месье Бурже за то, что он предложил мне работу. Это было очень любезно с его стороны».
Из-за шторы показался край желтого диска луны.
«Вот и снова мы раскиданы в разные стороны. Кенди – во Франции, Пати – в маленьком городке неподалеку от Чикаго, а я – в Нью-Йорке. Как странно. Впрочем, ничего странного. Просто теперь у каждой из нас своя жизнь. Свой собственный путь. Кенди стала медсестрой, Пати – учительницей, а я… А я – помощницей шеф-повара ресторана. Не самый плохой вариант».
Улыбнувшись, она закрыла глаза и тут же провалилась в сон.
Продолжение следует…
====== Часть 17. Chair a` canon : первая кровь ======
В бездонном покое беспечных иллюзий
Рождается горькая жизнь:
Свиваются судьбы в чудовищный узел,
Войною сменяется мир.
Ломаются стекла надежд неустанных,
Верша непонятный обряд:
Покорно и нежно, спокойно и странно
Осколки летят на асфальт.
Уходят мгновенья, свиваются пылью,
Ложатся веками в песок,
И расстояние – миля за милей –
Уходит в назначенный срок.
Т. Яналина
Август 1918 года,
Франция.
– Господи, наконец-то спать, – простонала Жоа, падая на жесткую узкую постель, и сладко потянулась, предвкушая скорый отдых. – М-м… Я так устала, что глаза слипаются.
Широко зевнув, уже в полусне она открыла глаза и посмотрела на подруг. Флэнни стояла у своей кровати, сосредоточенно и методично складывая снятую одежду, на ее лице застыло привычное строгое и непроницаемое выражение. Кенди сидела на своей постели, обняв руками колени, и смотрела в темное окошко тоскливо-отрешенным взглядом. Жоа перевернулась на живот и резко тряхнула головой, прогоняя подступающий сон.
– Кенди.
Та не ответила.
– Кенди! – уже громче позвала она. – Спящая красавица, очнись!!!
– Что?! – Кенди вздрогнула, приходя в себя, и, обернувшись, посмотрела на подругу. – Ты что-то сказала?
– Я сказала, что у нас нет в наличии прекрасного принца, который мог бы пробудить тебя своим поцелуем! – рассмеялась француженка.
Кенди смущенно зарделась и опустила ресницы.
– О чем ты? – пробормотала она.
– Ты снова думала о нем, ведь так? – усмехнулась Жоа. – И не вздумай отпираться – твои покрасневшие щеки выдают тебя с головой! – она спрыгнула с постели и села рядом с подругой. – Расскажи нам о нем, – вдруг попросила девушка. – Ты всегда такая грустная, когда о нем думаешь. Может быть, если ты поделишься
с нами, тебе станет легче?– Я в этом не уверена, – грустно вздохнула Кенди.
– А ты попробуй, – настаивала Жоа. – Я вовсе не требую, чтобы ты рассказала мне все и во всех подробностях. Расскажи о том, о чем сможешь. О чем захочешь.
– Хорошо. Я попытаюсь, – Кенди задумчиво посмотрела в окно. – Помнишь, еще на «Леди Агнес» во время пути сюда, во Францию, я тебе рассказывала о своем друге Энтони. После его гибели мой опекун мистер Альберт отправил меня учиться в колледж Святого Павла. Это в Англии. Он надеялся, что смена обстановки поможет мне справиться с утратой. Мне страшно не хотелось уезжать, но тогда у меня не было выбора. Там-то, на лайнере, плывущем в Англию, я и встретила Терри. Это было вечером. Было холодно, и над океаном клубился густой туман. Терри стоял на палубе у поручней, закутавшись в плащ. На какое-то мгновение мне показалось, что это Энтони, и я окликнула его, но когда он обернулся, я поняла, что ошиблась. А потом он посмеялся над моими веснушками. Я страшно разозлилась и решила, что он невыносимый тип и грубиян. Второй раз мы встретились уже в колледже Святого Павла. Представляешь мое удивление, когда я увидела его? В этот раз его появление было куда более эффектным, – Кенди чуть усмехнулась, зеленые глаза затуманились воспоминаниями. – Он опоздал на утреннюю мессу. Кроме того, его костюм был в жутком беспорядке, и он был пьян или, быть может, ловко прикидывался. Когда бы мы ни встретились, он всегда смеялся надо мной и говорил колкости. Впрочем, он вел себя так не только со мной, но и с остальными учениками. Терруз Грандчестер считался первым хулиганом в колледже. Он нарушал все правила. Казалось, ему доставляло особую радость изводить как учеников, так и учителей. И мне тоже не раз доставалось от него. Поначалу. И лишь потом я поняла, что на самом деле он совсем не такой уж плохой. Дерзость, бравада, грубость, доходящая порой до откровенного хамства и наглости, презрение к окружающим, высокомерие… Все это было показным. Лишь антуражем, за которым скрывалось одиночество. Терри – незаконнорожденный сын герцога Грандчестера и американской актрисы Элеоноры Бейкер. Я встречалась с герцогом лишь однажды. На самом деле он – совсем неплохой человек, но очень гордый и кажется таким надменным и холодным. Думаю, он очень любит сына, но… Просто не умеет этого показать. Впрочем, я недостаточно хорошо его знаю, чтобы что-то утверждать. А Терри был уверен, что отцу он безразличен, поэтому и вел себя так отвратительно. Однако постепенно мы подружились. А потом… – Кенди мечтательно улыбнулась. – Потом это превратилось в нечто большее. Однажды во время летних каникул нас отвезли в Шотландию. Там так красиво. Наверное, это самое замечательное место на земле после Америки. Это были лучшие каникулы в моей жизни. Там Терри впервые поцеловал меня. А я разозлилась и дала ему пощечину. А после нашего возвращения… – вспомнив подстроенную Элизой встречу в конюшне, Кенди болезненно поморщилась и нахмурилась, – …произошел один очень неприятный случай, после которого Терри и меня должны были бы исключить из колледжа. Разумеется, вопрос с исключением Терри замяли. Все-таки он был сыном герцога Грандчестера, который покровительствовал этому заведению. У меня же не было такой защиты, но… Узнав, что меня должны исключить, Терри ушел из колледжа. Сам. А перед уходом потребовал у директрисы, чтобы я осталась. Меня оставили, но я почти сразу же сбежала. Впрочем, было бы неверно сказать, что я это сделала только из-за него. Нет. Просто я поняла, что колледж – это не то, что я хочу. Я должна была найти собственную дорогу в жизни. Я вернулась в Америку, в дом Пони. И узнала, что Терри был там. Терри приехал в Америку, решив стать актером, как и его мать. Театр всегда был его тайной любовью. Особенно он обожал Шекспира. Какое-то время я жила в доме Пони, но однажды мне пришлось помогать доктору, и я вдруг поняла, кем хочу стать. Мисс Пони отправила меня в Чикаго, где ее старая знакомая Мери Джейн возглавляла школу медсестер при больнице Святого Иоанна. Так я стала медсестрой. А потом труппа, в которой играл Терри, приехала в Чикаго. Стоило огромных усилий попасть на спектакль, но мне все же удалось. Правда, я не смогла встретиться с Терри в театре. Меня не пустили к нему. Но мы все же встретились. На несколько секунд в дверях уходящего поезда. Но это было неважно, ведь теперь мы знали, где мы. Я писала ему. Он писал мне. А потом было объявлено о том, что скоро состоится премьера спектакля «Ромео и Джульетта». Терри должен был играть роль Ромео, а Джульетту должна была сыграть молодая актриса из той же труппы Сюзанна Марлоу. Терри прислал мне пригласительный билет на премьеру. Но когда до спектакля оставалось всего несколько дней, произошел несчастный случай. Во время одной из репетиций сорвалась рампа. Она падала на Терри. Его спасла Сюзанна, но в итоге пострадала сама. Ей раздробило кость в лодыжке, и ногу пришлось частично ампутировать. Когда я приехала в Нью-Йорк, то еще не знала об этом. Только видела, что Терри стал каким-то мрачным и молчаливым, словно что-то мучило его. А потом Сюзанна исчезла из госпиталя. Я нашла ее. Она стояла на крыше и хотела прыгнуть. Она кричала, что не хочет жить без него. Я остановила ее. И только тогда я все поняла. Сюзанна любила Терри. И она спасла ему жизнь. Круг замкнулся, – Кенди горько усмехнулась и закрыла глаза, чтобы сдержать неумолимо подступающие слезы. – Вечная, как мир, история о третьем лишнем. Одна из нас должна была уйти, и в тот вечер в госпитале Святого Иакова я попрощалась с ним навсегда. После возвращения в Чикаго я больше не писала ему и ни разу не видела. Но я знаю, что он продолжает играть в театре. Терри – очень талантливый актер. Театр для него не просто работа, это его жизнь. И я очень надеюсь, что сейчас у него все в порядке, и он счастлив рядом с Сюзанной. Я очень-очень на это надеюсь. Он это заслужил.