Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Поймал щучку. Коли заглянешь к нам завтра, хозяйка угостит жареной рыбой.

— Спасибо! Завтра думаю сходить в Чит, на обратном пути, может, и заверну… А вот и наш учитель показался! Э-эй, сюда! — Мартынов помахал картузом долговязому человеку, шагавшему вдоль высокого берега с корзинкой в руках.

Это был учитель Ладанов.

— Добрый вечер! — сказал он, спустившись к костру. — Надеюсь, я не очень опоздал, Василий Артемьевич?

— Да нет, как раз: уха готова, подсаживайтесь… Что, в городе сегодня были? — спросил Мартынов.

— Был! — прикуривая от уголька папироску, сказал учитель. —

Вызывали по повестке. И знаете куда?

— В воинское присутствие?

— Угадали.

— Не хитрое дело: теперь всех туда приглашают. Значит, и до вас дошла очередь, Алексей Архипович?

— Как видите, принялись и за учителей. «Надо готовиться! — сказали мне. — Котомку там, бельишко на смену…»

— Так, так…

Помолчали. Макар сердито ткнул палкой в чадившую головешку и буркнул себе под нос:

— И когда только избавимся от этой проклятой мясорубки?

Поставив рядом корзинку, учитель сосредоточенно смотрел в костер.

— В Вологде, когда я учился в семинарии, так же собирались украдкой и спорили: почему русско-японская война кончилась для России позорным миром? Ругали Куропаткина, негодные наши порядки… И вот снова война, и опять нас бьют, но только уже немцы с австрияками… Теперь кого ругать?

— Вот об этом и хотелось с вами потолковать, — сказал Мартынов.

Когда все расселись у костра, он внимательно огляделся и осторожно вытащил из кармана газету.

— «Социал-демократ», — пояснил Мартынов. — Тут статья «О поражении своего правительства в империалистической войне». Почитаем?

— Читайте, — отозвался Ладанов.

Макар и Проня подвинулись к Мартынову.

— Статья без подписи… Если что будет непонятно, спрашивайте. Постараемся сообща разобраться.

Прорвавшись в затишье, на костер навалился ветер. Пламя заметалось, искры закружились в клубах сизого дыма.

Мартынов читал не спеша. Макар слушал, накручивая на палец усы. Ладанов курил папироску за папироской. Проня, усевшись в сторонке, напряженно слушал. По-русски он понимал плохо, и статья, видимо, с трудом доходила до него. Все, что читал Мартынов, для него было новым и необычным. Он хорошо понимал только одно: Мартынов против царя, а для Прони царюга — пусть хоть сквозь землю провалится.

— Крепко, брат, сказано, толково! — отозвался Макар, когда статья была прочтена. — Вот бы эту газетку да солдатам в окопы!

— Написано, лучше не придумаешь! — сказал Мартынов. Он снял с огня котелок и попробовал уху. — Готова! Давайте есть. Только вот задача: у меня одна ложка.

— Я сейчас сделаю! — отозвался Проня. — Это нетрудно: береста рядом, ножик есть. Мы с Макаром Сергеевичем живо смастерим. Верно, дядя Макар?

— Ну-ка поворачивайся, парень! Солдат, брат, такой человек — и шилом бреется, дымом греется, везде найдет ходы-выходы! — пошутил Макар, но было видно, что думал он о другом.

Молчал и Ладанов. Он тяжело вздохнул, собираясь что-то сказать, но, видимо, не решался. Ярко пылавший костер освещал его бледное лицо, так и не загоревшее за лето.

Проня раздал самодельные ложки, и все уселись вокруг котелка.

— Никак не пойму, Василий Артемьевич, — сказал наконец Ладанов. — Получается по газете: Россию нужно отдать немцам? Но ведь это предательство!

— Почему?

— А как иначе? Желать поражения своему

правительству— значит желать поражения и России. С этим согласиться я не могу. Стоять на коленях перед врагом не собираюсь, буду воевать.

— Россию и царское правительство не следует сваливать в одну кучу. Это разные вещи! — возразил Мартынов.

Макар поддержал его:

— И мне кажется: одно дело — Россия, другое — царь. На войне я ногу потерял. Но коли потребуется, за Россию-матушку и головы не пожалею. А за Николашку воевать — дудки!

Мартынов сказал:

— Россию мы, конечно, чужеземцу не отдадим. И не об этом речь. Если царское правительство проиграет войну, его легче будет сбросить с народной шеи.

— Не знаю, не знаю… — покачал головой Ладанов. — Правительство сбросить — это не в бабки иг рать. Тут решается судьба целого государства, и надо подумать, серьезно подумать…

Заметно стемнело. А они четверо все еще сидели у костра и горячо обсуждали статью.

Первым спохватился учитель:

— Потеряли, наверно, меня домашние. Еще искать вздумают.

— Да, пора расходиться, — поднимаясь, сказал Мартынов. — Макар Сергеевич, доберешься ли ты на своей лодчонке? Ветер поднялся: может, помочь тебе?

— Не надо, сам управлюсь. Спасибо за добрую весть, Василий Артемьевич.

Мартынов предложил Ладанову:

— Может быть, вас проводить, Алексей Архипович? Возьмите с собой Проню.

— Зачем? Тут недалеко. Не желаете переночевать у нас? Правда, мой тестюшка человек со странностями, но я могу уступить свою комнату…

— Чем идти туда ночевать, лучше, по-моему, в стоге сена выспаться, — сказал Макар. — Поедемте ко мне, Василий Артемьевич…

Но Мартынов отказался ехать в деревню.

— Спасибо, друзья. Здесь, на свежем воздухе, высплюсь. Тут благодать!

— Ну как хотите! Спокойной ночи! — попрощался Ладанов и торопливо зашагал к селу.

Макар же, оттолкнув лодку от берега, заработал двухлопастным веслом. Вскоре он исчез в темноте.

3

Оставшись вдвоем с Проней, Мартынов подсел к нему и, дружески хлопнув по плечу, сказал:

— Что, парень, умаялся? У меня к тебе есть разговор… Если завтра явишься к хозяину, он тебе не оторвет голову?

— А что такое? — встрепенулся Проня.

— Есть у меня думка, да не знаю, понравится ли тебе. Должен предупредить: дело трудное и опасное.

— Я не боюсь, Артемыч. Говори.

— Тогда слушай. Послезавтра Успеньев день. В Троицком соборе протопоп собирается проповедь читать про войну, Людям мозги коптить. Хорошо бы, когда народ после обедни станет расходиться, разбросать с колокольни листовки. А?

— Здорово бы получилось! — озорно блеснул глазами Проня. — Я знаю, как забраться, не раз туда лазил за голубиными яйцами.

— Постой, дело не шуточное. Надо со всех сторон обдумать. Ежели поймают, знаешь, что будет?

— Меня не поймают! Чисто сработаю, сам похвалишь, Артемыч.

— А не струсишь?

— Ну вот еще!

Мартынов задумался.

Усилившийся ветер гнул и трепал прибрежные кусты. О берег часто, с остервенением, билась волна. Где-то во мраке приглушенно, будто потревоженный медведь в берлоге, проворчал гром.

Поделиться с друзьями: