Когда наступает рассвет

Девушки посмеялись над незадачливой мамашей и спесивым сыном. Макар сердито покручивал ус.

— Эти белоручки все такие! Бар из себя корчат. И этот не лучше: выучился, женился на дворянке и — нос кверху! На родном языке ему, видите ли, уже стыдно слово сказать! Есть же такие выродки, прости господи!.. А хорошо бы такого в окоп загнать, пусть послушает, как пули посвистывают. Может, тогда и поймет… — сурово заключил Макар и, заметив Домну, спросил — Расскажи-ка, воструха, о чем беседовали господа?

— Агроном купил у нашего хозяина кирпич. А потом разговаривали про войну. Да мало что я у них поняла. Потом про цеппелины, подводные лодки… Дядь Макар, а что это такое?

Макар пожал плечами.

— Подводную лодку мне, девчата, видеть не довелось, но слыхал — это такое военное судно, которое под водой. А цеппелин видел. Летит по небу такой длинный и толстый, как кишка. Смотреть страшно! Бес его знает, как он там держится на воздухе… А все придумали, чтобы людей убивать. И пушки, и корабли там разные, и огнеметы…

— А что такое огнеметы? — спросила Дуня, поправляя на голове старенький платок с голубыми горошинками.

— Сказать вам, не поверите! Это такая чертовка труба, огненной струей стреляет, все, что есть, начисто сжигает. Довелось мне своими глазами видеть, не приведи господи! Погнали нас в атаку. А он, немец, как даст из этих огнеметов! Что там было! Много моих дружков-солдатиков заживо сгорело, обуглилось…

Девушки слушали затаив дыхание. Макар молчал, разжигая трубку.

— Много там губят и калечат нашего брата! — пыхнув дымком, заговорил он. — Людей косят, что траву! Получается, как на мельнице: одних перемелют, другие приходят, и снова работает чертова мельница. Видно, пока не перебьют всех, войне конца не будет. А кому от нее польза, от этой войны, подумайте сами? Одним война — это мученье и смерть, для других же… вот таким, к примеру, которые только что тут были… вроде и войны нет. Живут себе на здоровье, гуляют, веселятся… Вот и рассудите, где правда на земле! — Макар спохватился, что высказал лишнее — Про это, девушки, молчок. Я вам ничего не говорил, и вы ничего не слышали.

— Не беспокойтесь, дядь Макар. Мы понимаем, — успокоила его Домна.

— Ну тем лучше. А то за длинный язык живо-два к исправнику «в гости» можно угодить. Кто тогда будет кирпичи делать нашему хозяину, который и калачиками вас кормит, и приданный самовар обещает? — подмигнул девушкам Макар.

— Чтобы его раздуло с этих калачей! — несмело отозвалась Дуня и юркнула за спины подружек.

— А ты чего испугалась? Тут все свои, доченька, ябедников нет среди нас. Не так ли? — быстро окинул взглядом девушек Макар.

Те дружно закивали головами.

Солнце уже снижалось к лесу, когда раздался свист Терентия: он давал знать, что на дороге из Кочпона показалась лошадь.

Вскоре у кирпичного сарая остановилась знакомая пролетка, и, точно куль с солью, из нее вывалился хозяин. Гыч Опонь был заметно навеселе. Отряхнувшись от пыли, он любезно попрощался с гостями. Пролетка тронулась и запылила дальше, к городу.

Проводив молодых людей, Гыч Опонь с ларцом под мышкой по-хозяйски прошагал к сараю и, распорядившись вынести под навес сколоченный на скорую руку столик, уселся на широкий обрубок. Открыв с мелодичным звоном ларец, он по одну сторону его положил связку калачей, по другую, справа, — горку медяков и серебряную мелочь. Хотя время было военное, трудное, однако хозяин все еще придерживался прежних порядков, старался казаться добрым и по субботам, производя расчет с рабочими, вместе с медяками давал по калачу.

— С богом! Давайте, кто первый. Кто спешит в баньку попариться, подходи! — говорил он, потирая и без того рдевший нос. — Господи, благослови нас! Начнемте с тех, которые глину месят. Ты, Дуня, старалась эту неделю. Получай полтину серебром и еще вот калачиком полакомись. Бери, не стесняйся! Что заработала, то и получай! — Гыч Опонь положил в руку Дуни полтинник, затем взял из связки калач — Ешь на здоровье. Калачик-то вон какой румяненький да вкусненький! Хрустит на зубах. Кто дальше? Ты, Клавдя. Удержу из твоего заработка стоимость лопаты. Что, так и не нашелся тот заступ?

— Нет, — ответила Клава вдруг осипшим голосом. Среди подружек она выглядела самой слабенькой и болезненной.

Домна знала, что в иные дни солдатская дочь работала впроголодь, не имея даже куска хлеба. И когда другие в перерыве между работой закусывали, Клава молча отходила в сторону, чтобы не изводиться. Домна не раз делилась с ней своим скудным завтраком. До этого хозяину не было дела. Качая укоризненно головой, он продолжал допытываться у сникшей девушки:

— Как же так, милая? За лопату я деньги платил. Так ведь задаром никто не дает ничего. Я покупаю, а вы теряете хозяйское добро. А может, случайно домой унесла?

— Нет же, нет, хозяин! — испуганно заморгала глазами Клава.

— Тогда куда же мог деться заступ?

— Не знаю…

— Ты не знаешь, и я не знаю, а кто же знает? — продолжал ласково тиранить беспомощную девушку Гыч Опонь. Сегодня после выгодной сделки с уездным агрономом он был в хорошем настроении. Теребя бороденку, Гыч Опонь задумался на миг и, махнув добродушно рукой, пропищал бабьим голосом — Бог с тобой! Не буду сегодня удерживать, подожду. А ты, голубушка, ищи. Заступ не иголка. Если домой не утащила, куда ему деваться! Получай заработок. И калач тоже бери, не буду обделять тебя.

— Спасибо, Афанасий Петрович!

— Бога благодари! Это он наш кормилец и благодетель.

Скуповато расплачивался хозяин, но девушки и такому заработку были рады.

— Той, кто прилежнее всех старается, осенью самовар подарю, — как и всегда в субботу при расчете, напомнил Гыч Опонь. — Он у меня уже дома стоит. Хорошее приданое будет. Самовар новенький, как огонь горит.

Домна ждала, когда очередь дойдет и до нее, но хозяин упорно ее не замечал.

Подошел Макар. Хозяин сунул ему в ладонь несколько монет и калач.

— Мало… — встряхивая на ладони недельный заработок, угрюмо проговорил Макар.

— Бери, коли так, еще один калач! — расщедрился Гыч Опонь и, подавая другой калач, ласково добавил — Бери, Макарушка, бери. Пусть полакомятся детишки…

— Постой ты с калачом… За работу мало платишь, я говорю. Обижаешь нас.

— Это я-то обижаю? Господь с тобой, Макар. Не пьян ли ты, дружок, сегодня?

— Нет, я не пьяный, Афанасий Петрович. Сам посуди, теперь все втридорога стало: и хлеб, и продукты, и одежда. А ты все еще по старым ценам рассчитываешь. Ну что я на эти медяки куплю для семьи? — перетряхнул на ладони монеты Макар.

— Хватит. У меня, чай, не казна! — сухо отрезал Гыч Опонь.

— Сегодня, хозяин, продал кирпич, большие деньги получил, наверно. А нам гроши даешь.

У Гыч Опоня от неожиданности на какой-то миг словно отнялся язык. Считал он себя кормильцем этих бездельников, а ему вон что осмелились сказать в глаза.

— Сегодня ты слишком боек на язык, Макар! — наконец выдавил он из себя. В глазах его заметались недобрые огоньки, но он сдержался. Макар все-таки солдат, ногу потерял на войне, медалями награжден, да и человек нужный. «Но потачку давать тоже нельзя», — решил про себя Гыч Олонь.