Когда наступает рассвет

С каждым новым поворотом Домна удалялась от своих, от дома, от близких, от всего, что было дорогого в ее беспокойной, тревожной жизни.

Чтобы не одолевали грустные мысли, Домна разговаривала с ямщиком-подростком. Мальчишка, подражая взрослым, говорил степенно, иногда замахивался кнутом на лошадь и строго покрикивал:

— Но, давай! А то видишь кнут?..

Домна расспрашивала, как он учится, с кем дружит, умеет ли ходить на лыжах.

— В детстве я любила кататься на лыжах. Бывало, под гору мчимся — аж дух захватывает! — рассказывала Домна.

— Куда же ты едешь, в Аныб? Там белые, — удивился малец, поправляя сползавшую на глаза шапку и, оглянувшись, недоверчиво посмотрел на Домну.

— Ну и что ж? Думаю наняться в богатый дом. Не помирать же с голоду.

— Не знаю, но я дальше Кероса тебя не повезу.

— А если в Керосе я не найду подводы? Неужели не довезешь до Аныба? Тебе же велено.

— Мало ли что велено! Боюсь я туда ехать…

— Чего бояться? Я уплачу. Разве не нужны тебе деньги?

— Как не нужны, да ведь там белые!

— Не бойся, не съедят. Если будут спрашивать, скажешь про меня: едет, мол, искать работу, а попросила подвезти. Я сама все расскажу. Не бойся, все будет хорошо!..

Ни в Керосе, ни в Эжоле подводы Домна не нашла и ей пришлось долго уговаривать ямщика ехать дальше, до Аныба. Надо было попасть туда еще засветло.

Между Эжолом и Аныбом дорога была запорошена снегом, как видно, ездили здесь редко. Лес возвышался вокруг мрачный и густой.

Едва они выехали из лесу, как раздался окрик:

— Стой!

Из укрытия выскочили солдаты.

— Кто такие?

У Домны похолодело в груди, но она преодолела робость и бойко ответила:

— Я в Помоздино, к родственникам. Хочу наняться в прислуги. А это ямщик.

Солдаты обыскали Домну и ямщика, перетряхнули сено в санях и, ничего не обнаружив, распорядились:

— Поехали на заставу!

Солдаты завязали им глаза, один сел на подводу и взятым у ямщика кнутом хлестнул по лошади; дорога спускалась под гору.

На Кодзвильской заставе Домне развязали глаза. Она осмотрелась.

Здесь было около десяти домов. За ручьем виднелся Аныб. Налево, за крутым обрывом, извивалась покрытая снегом Вычегда. За нею тянулся лес, где садилось холодное зимнее солнце.

На заставе Домну в дом не вводили. Начальник в мохнатой шапке и английской шубе тут же, около подводы, стал расспрашивать ее, кто она и откуда едет. Домна говорила то же, что и солдатам. Поправив сползавшую с головы шаль, она заговорила смелее:

— Отпустите, мне ведь дальше ехать! Куда дели мой узелок?

— Постой! — вдруг шагнул вперед косолапый солдат. — Где я видел тебя, молодушка?

— Меня? — неподдельно изумилась она. — Первый раз вижу тебя. И какая же я молодушка, если еще замужем не была?

— Подожди, не прыгай! — Вспоминая, солдат морщил лоб, сдвигал брови и вдруг радостно заорал — Знаешь, где встречались?

— Где? — спросила Домна с беспокойством. Она давно узнала его, но не подала виду, засмеялась — Ты, служивый, не клюкнул ли сегодня лишнего?

Не обращая больше на нее внимания, солдат обратился к начальнику заставы:

— Я видел ее совсем недавно. Патрулируя, зашли мы в один дом погреться. Там сидели девушки и пряли. Мой товарищ ей еще руку пожимал, побаловаться хотел.

— Мою руку пожимал? Ослеп ты, что ли, невесть что плетешь! Получше взгляни, тогда и говори! — возмутилась Домна. Она заметила, что солдат хоть и божился, но все же не был уверен до конца. А когда она горячо заспорила с ним, раздраженно махнул рукой и, отходя в сторону, пробормотал:

— А кто ее знает! Может, и не она! Все они на одну колодку! Темно было в избе.

— Вот ведь! У какой-то девки руку пожимал, а меня чернит! — с облегчением вздохнула Домна и стала просить начальника заставы — Ноги замерзли, хоть погреться пустите.

Но унтер-офицер в белых пимах, судя по выговору — с Ижмы, зло бросил ей:

— Не маши руками! Сходим к командиру. Шагом марш и больше не разговаривай! Ты тоже, щенок, с нами пойдешь! — И ткнул подростка в шею.

Домна поняла, что, если сейчас ее не отпустили, потом будет труднее выкрутиться. «Ну, да ладно, все еще впереди, нечего голову вешать!» — утешала она себя, шагая между вооруженными солдатами.

2

Смутно проступали в сумерках очертания домов. В окнах зажглись огни. На дороге встретились несколько солдат.

Конвоиры пересекли ручей и на другом берегу подошли к крестьянскому дому, где размещалась комендатура.

Унтер-офицер доложил прапорщику о задержанных на заставе, оставил Домну и ямщика и ушел с солдатами обратно.

Наступил длинный и тоскливый вечер — первый вечер Домны в стане врагов.

Она не падала духом. Отправляясь в разведку, знала, что могут ее и задержать и допрашивать. Прапорщик ввел ее в комнату и начал допрос. Домна повторила все то, что говорила начальнику заставы, и стала просить:

— Господин начальник, что ты возишься со мной? Отпусти, я тороплюсь в Помоздино. Если отпустишь, ни на один день не задержусь, переночую и завтра же уйду. Не найдется попутной подводы, пешком пойду.

— А ты действительно идешь наниматься в прислуги? — недоверчиво спросил прапорщик. — Не врешь?

— Да нет же!

— У тебя есть какой-нибудь документ? Паспорт, что ли?

— Откуда у девушки паспорт? Если дашь, тогда будет!

— Завтра в штабе поговорим! — решил прапорщик и приказал солдатам не выпускать из дома ни Домну, ни мальчишку-ямщика.

Эта ночь показалась Домне бесконечной. Не снимая пальто, она просидела на лавке в простенке, вздыхая, смотрела через заиндевевшее стекло на темную улицу.

Бежать? Но как? Дневальный не спит. Да и не испортит ли она все своим побегом? Может, завтра допросят в штабе и отпустят.

Перед рассветом Домна немножко подремала на скамейке.

Утром ее и парнишку повели в штаб.

— Паня, накормили тебя? — спросила мальчика Домна.

— Нет. А тебя?

— И меня нет. Но ты не горюй… — Домна хотела сказать ему еще раз, что говорить и как себя вести в штабе, но конвоир строго предупредил: