Когда наступает рассвет

Патрули белых подняли тревогу. Ночную тишину разорвали первые выстрелы.

Противник, обнаружив красных у себя в тылу, понял, чем это грозит, стал предпринимать атаку за атакой. Бой длился весь день и всю ночь.

Стремясь очистить свой тыл, противник предпринимал одну попытку за другой, но безуспешно. Не помог и пулемет.

На рассвете следующего дня в наступающем затишье ясно стали слышны выстрелы. Они раздавались с той стороны, где должны были действовать основные силы партизан. Вскоре яростно застрочили пулеметы, — значит, там началось наступление.

Бой опять не утихал до ночи. У беляков было преимущество в пулеметах. Они прижали к земле наступающие цепи партизан.

Рота лыжников продолжала удерживать позиции. В питании нехватки бойцы не ощущали. Их подкармливали жители. Под покровом темноты они приносили молоко, хлеб, горячую картошку. Но стали кончаться боеприпасы, а пополнить их было неоткуда. После двух дней боев у Прони осталось лишь несколько патронов, у других и того меньше. Без сна, усталые, продрогшие на морозе, бойцы с трудом удерживали дорогу.

На третий день бой разгорелся с новой силой. Лыжники слышали, как в том направлении, где дрались партизаны, стрельба прекратилась: видимо, к противнику подошла помощь. Партизаны вынуждены были отойти.

Лыжная рота осталась одна. Держаться дальше было бессмысленно. Пришлось оставлять занятые позиции. Отряд начал отход.

У самого леса лыжники наткнулись на высланный белыми сильный отряд, пытавшийся огнем преградить пути отхода.

Командир лыжного отряда подал команду:

— Пробиваться штыками!..

Рукопашной схваткой лыжники опрокинули вражескую цепь и достигли леса. К тому времени стемнело. Морозная ночь скрыла усталых, измученных бойцов под своим заездным пологом.

В отчаянной схватке немало вражеских солдат перекололи лыжники, но понесли потери и сами. Был ранен Проня. Он уже подбегал к опушке леса, как вдруг его ударило в плечо, и рука бессильно повисла. Напрягая последние силы, добрался он до деревьев. В лесу он опустился на снег и прикрыл глаза. Так он сидел, как казалось Проне, лишь несколько минут. Но когда, блуждая по лесу в поисках своих, никого не нашел, он понял, что остался один.

Всю ночь бродил Проня по лесу. Голоса он не подавал, опасаясь привлечь внимание белых. И хотя рана ныла все сильнее и стала кружиться голова, он молча шел незнакомым лесом, не зная куда.

Как сильно ни устал он, не позволял себе отдыхать. Он знал: сядет, задремлет на морозе и замерзнет. Напрягая силы, Проня медленно брел в снегу от дерева к дереву.

С трудом передвигая ноги, он подбадривал себя. «Вот если бы дойти до того дерева!.. Давай шагай! На Мудьюге не такое терпел и то выжил. Не может быть, чтобы я пропал здесь, у себя дома!»

Мысли о товарищах, о том, что где-то они рядом, придавали Проне сил, и он настойчиво продвигался вперед, опираясь здоровой рукой на винтовку.

На рассвете Проня вышел на берег лесной речки. Кое-где поблескивала в полыньях вода, клубился парок.

Какая это речка? Если пойти по ней, куда выведет? Проня долго стоял в раздумье. Хотелось пить, но к полынье подходить было опасно. Наконец решил идти вверх по течению. По его расчетам, где-то там могла быть мельница.

С трудом давался ему каждый шаг. Лыжи он потерял во время рукопашной схватки. А снег в лесу по пояс.

Проня обессилел. Рана нестерпимо ныла. Он чувствовал, как горит голова, по лицу струился пот. И все же он не ложился на снег, упорно брел вперед.

Уже вновь начало темнеть, когда он наконец увидел мельничный пруд. Проня не сразу поверил глазам, подумал — мерещится. От радости хотел крикнуть, но пересохший рот с потрескавшимися губами чуть раскрылся, на возглас не хватило сил.

Возле пруда, у самой речки, виднелся одинокий дом. Ползком добравшись до него, Проня упал на крыльцо. Невесть откуда взявшийся пес залаял на незнакомого человека.

Из дома вышел хозяин, из-за его спины выглядывала женщина. Они ввели раненого в избу, сняли затвердевшую от крови шинель, разрезали рукав гимнастерки, перевязали рану, напоили молоком.

Проня едва мог сидеть. Пока он ел, хозяин поддерживал его, чтобы не свалился.

В избе, кроме хозяина и хозяйки, никого не было. Они разговаривали вполголоса. По их озабоченным лицам, из их рассказа Проня понял, что волость все еще у белых.

Хозяин, догадываясь о тревоге Прони, успокоил его:

— Парень, не бойся, все будет ладно!

Проня с трудом забрался на печь. Хозяин сказал:

— Ложись к стене! Жена, накрой малого получше! Быстрее согреется… Надо как-то сообщить товарищам, чтобы пришли за ним.

Накрыв Проню, они нагромоздили впереди него разные вещи, чтобы, если кто и зайдет, не заметил чужого на печке.

— Смотри, паря, не подавай голосу! — предупредил его хозяин. — Я пойду узнаю, что делается в волости.

Он ушел, а Проня остался на теплой печке. Скоро он забылся в тяжелом сне…

7

В крестьянской избе Проня провел всю ночь. Иногда он просыпался, но сразу же забывался вновь, видя один и тот же сон: будто заблудился в густом лесу, кричит, но ему никто не отвечает.

Хозяйка мягко поглаживала его по голове, как ребенка, и успокаивала:

— Лежи, дитятко! Спи…

Только под утро вернулся хозяин. Вместе с ним в избу вошла девушка в крестьянской одежде. Она заглянула на печку, где под шубой лежал Проня, тихо спросила у хозяйки:

— Что, спит?

— Затих, а то все метался. Видно, рана болит. Если бы фельдшер посмотрел…

— Пусть полежит у вас. Скоро увезем его в санчасть, — продолжала девушка. — Сейчас ехать с ним опасно. Увезем его к вечеру, как стемнеет…

Она ушла.

Рассвело. Опять наступил беспокойный день, казавшийся бесконечно длинным из-за тревожного ожидания.

Хозяин весь день провел во дворе, колол дрова, возился под окном, в избу заглядывал только что погреться. Переменит валенки и рукавицы, пошепчется с хозяйкой и опять на улицу, чтобы вовремя предупредить раненого, если появятся белые.