Когда наступит тьма

– А платит кто?

– Я заплачу. Мне кажется, что я перед тобой в долгу. А дела у меня идут прилично.

– А все остальные?

– Тоже денег дадут. Они в курсе.

Эй-ты притих. И после долгого молчания сказал, я думал, что мы друзья. До сегодняшнего дня от вас не было ни слуху ни духу. А я уже два года здесь гнию.

– Да-да, ты прав, ты прав… – Потом изо всех сил: – Но ведь сегодня, черт возьми, я же пришел к тебе?

– Мы все действовали сообща.

– Это понятно… Вот я и пришел теперь тебя выручать.

– Сволочи. Я… – Тут он вздохнул. – Я и сам не знаю, что бы я сделал на вашем месте.

Он сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться на своих мыслях, закрыв лицо руками, как будто плачет. На пять секунд.

– Да, – пробормотал он через некоторое время, – сработать это может. Но есть одно затруднение.

– Какое?

– У меня клаустрофобия.

– Выдумал тоже. Потерпишь.

– Не могу. Я не в силах ее перебороть.

– Поверь мне, это единственный способ…

– Нет. Найди другой.

– Нет другого способа!

– Вот дерьмо.

– Ага.

– А Тон и Тони чем занимаются?

– Тон работает поваром. Тони зарабатывает кучу денег на краденых машинах.

– А ты?

– А я пошел учиться.

– Чему?

– Истории и прочим разным штукам. А еще я в поле работаю.

– То-то я смотрю, ты пышешь здоровьем.

– Решайся, а то свидание закончится, и меня отправят восвояси.

– Ваше время истекло, гражданин, – обратился надзиратель к Томасу, как будто услышал его. Потом сделал несколько шагов в их сторону и ткнул пальцем в заключенного: – А ты давай обратно. Пошевеливайся.

Эй-ты взглянул на друга, задрал руки вверх, расставил ноги, чтобы двое служащих могли удостовериться, что он не прячет в одежде напильников, взрывных устройств или отмычек, улыбнулся и четко и ясно проговорил звонким голосом настоящего героя: я умираю от страха, Томас, но все же последую твоему совету.

Томас прищурился в знак согласия, глядя вслед другу, которого поглотила зеленая дверь.

План был далеко не лучшим в мире. Эй-ты чуть не задохнулся, зажатый между отбросами и прочей дрянью, которой был уже полон мусоровоз, поскольку, как оказалось, никто не подозревал, что именно в этот день впервые заработает нечто вроде прессующей плиты, утрамбовывающей отходы и беглецов для того, чтобы в контейнер могло поместиться некоторое дополнительное количество отходов в совокупности с дополнительным количеством беглецов. Чудом, свершившимся, по его мнению, молитвами сестры Матильды, ему удалось перебраться на крышу грузовика, и никто его не заметил, поскольку, словно все было заранее рассчитано до мельчайших подробностей, дождь в ту ночь лил как из ведра и охранники были заняты тем, чтобы не вымокнуть до нитки, вдобавок еще и отключили свет, а генераторы заправить было нечем, потому что начальник тюрьмы перепродал бензин местным фермерам по выгодной для обеих сторон цене. Как только мусоровоз притормозил, Эй-ты спрыгнул с него, как мог. Он был на свободе; в темноте, но на свободе. Весь в дерьме и банановых шкурках, но на свободе, как в тот день, когда покинул интернат и думал, что весь мир у него в кармане. Он немного поразмыслил, не ерундой ли его влечет заниматься. Самым разумным было бы не гнаться за призраками, а следовать робкому совету здравого смысла и бежать со всех ног во Францию на пару месяцев, бродить там по лесам и питаться шишками. На свободе. В ожидании, что у тех, кто его разыскивает, развеется желание за ним охотиться, а у него самого – раздирающая на части злоба. Но нет. Возможностью уплыть на корабле из тех, что берут в экипаж всех, кто готов работать, и не задают этим отчаявшимся вопросов, он тоже не воспользовался. Вовсе нет. Я вернулся в Барселону, чтобы быть поближе к трагическим событиям. Не дожидаясь никакого лета.

6

Открылась дверь, зажегся свет. Игнациус бросил куртку на кровать и поднял голову. Свисток, от которого он все не мог отвыкнуть, как младенец от соски, выпал у него изо рта на пол. На стуле возле окна, улыбаясь, сидел мерзавец Эй-ты.

– Ты откуда тут взялся?

– Тебя что, не предупредили?

Не успел Игнациус и глазом моргнуть, как Эй-ты вскочил, пинком захлопнул дверь и уже схватил его за шею с невероятной силой. Игнациус засучил ногами, повиснув в воздухе.

– Чего тебе?

Игнациус указывал пальцем на шкаф, другой рукой тщетно пытаясь высвободиться из лап Эй-ты. Тот наклонился к его уху и сказал, сейчас я немного ослаблю хватку, чтобы ты рассказал мне, что там такого интересного. Но если заорешь, убью.

Его жертве хотелось ответить, договорились, но пошевельнуться он не мог. Эй-ты мало-помалу расслабил тиски, и наконец его ноги коснулись пола. Игнациус снова задышал.

– Только закричи…

Тот замахал, я понял, понял, пытаясь отдышаться. Эй-ты швырнул его на кровать, словно мешок с картошкой, подобрал с пола свисток, в котором был спрятан ключ, и запер дверь в комнату. В это время его заложник ощупывал себе шею и искоса поглядывал на незваного гостя. Оба около минуты глядели друг на друга, оценивая ситуацию, окутанные тишиной. Как будто остались одни на всем белом свете.

– Я пришел тебя убить.

– Не надо. Я…

– Да-да, я в курсе: ты это нечаянно меня засадил в тюрягу.

– Нет-нет, я не об этом… Не убивай, и я тебя озолочу.

– Ты нищ, как церковная крыса.

– У меня есть деньги.

– Зачем ты на меня донес?

– Я дам тебе кучу денег, и ты сможешь уехать.

– Зачем ты на меня донес?

– Энрик был моим другом.

– Какой еще Энрик?

– Энрикус.

– Нашел друга.

– Он мне сказал, что ты его избил.

– Я один?

– Ну да.

Эй-ты кинулся на Игнациуса, но тот отполз по кровати до изголовья. Там, над кроватью, распятый Христос равнодушно глядел себе под ноги, не обращая ни малейшего внимания на происходящее.

– Зачем ты мне врешь? – придвинулся он поближе. – Мне безразлично, я все равно тебя убью.

– Я отдам тебе все свои деньги. Все.

– У тебя ни гроша за душой.

– Без денег ты не сможешь прожить в бегах.

– Заткнись!

– Я человек богатый! – испуганно заорал Игнациус. – Я все тебе отдам, только уходи.

– И где же у тебя хранится столько денег?

– В шкафу. – Он приподнялся и указал пальцем на шкаф.

– Ни с места!

Эй-ты подошел к шкафу, цедя сквозь зубы, глаз да глаз за тобой нужен. Потом открыл дверцу. В шкафу висела одежда. Еще там было два ящика с нижним бельем.

– Гляди-ка, сколько денег.

Он вынул из сумки нож и сказал, все, хватит.

– Они тут, внутри! – в отчаянии пролепетал Игнациус.

И указал на стенку шкафа. Потом осторожно подошел поближе, раскинув руки, чтобы показать, что не скрывает никакого обмана. И отодвинул доску, которую можно было принять за стенку шкафа. Сверху донизу весь шкаф был начинен плотно упакованными пачками купюр, аккуратно сложенных рядками и перевязанных ленточками. Сколько же тут денег… Купюрами по… Мать его за ногу…

– Это все твое, если оставишь меня в живых.

– Откуда ты все это взял?

– Это твои любимые друзья мне каждый месяц платят, а у них денег куры не клюют.

– С чего бы это?

– Они платят мне за то, что я забыл назвать их имена полиции.

– Да чтоб тебя…

– Каждый месяц меня обеспечивают. В конце каждого месяца, тридцатого числа, расплачиваются за мое молчание.

У него даже глаза блестели. На лице играла полуулыбка, наверное, от ужаса.

– Возьми это все и уходи, – сказал он. И, обессиленный, сел на кровать.

– Это мои-то друзья разбогатели? Томас в земле копается.

– Хозяйничает. Ему досталась в наследство ферма, и похоже, что дела идут отлично. Тон работает в модном ресторане. А третий – механик и заколачивает солидную деньгу. Все сумели неплохо устроиться.

На несколько мгновений Эй-ты позавидовал такому раскладу. И его охватила глубокая ярость за те годы, которые он потерял, сидя сложа руки и разглядывая облупленную стену камеры. Он сделал над собой усилие, чтобы не отвлекаться.