Когда наступит тьма
Шрифт:
Звонят с телевидения, вы понимаете, какое дело, нам тут птичка напела, что… Да-да, нам прекрасно известно, что говорить об этом пока нельзя, но раз уж это наконец произошло, мы бы хотели первыми в мире обнародовать это известие. Сейчас подъедем, если не возражаете.
Хозяин, на котором раньше был халат, кладет трубку, весьма довольный. И видит, что Мария приподнимает пиджак того, кто пришел в плаще.
– Даже не вздумай, – говорит мой господин и берется за пепельницу.
Мария оборачивается: в руках у нее посеребренная табличка, на которой он видит свое имя и слова «пришел долгожданный день!», выгравированные большими буквами, и подписи друзей, не хватает только даты и…
Прочитав эти слова,
– Ты можешь объяснить мне, что произошло?
– Они пытались меня убить. Оба.
– Послушай… Не понимаю: Марк Видаль? Орест? Они хотели тебя убить?
– Это Орест все подстроил. Гнусный завистник. Как зовут его сообщника, не знаю.
Мария думает, а вдруг все трое решили разыграть и ее. Подходит к трупам, чтобы получше их рассмотреть. Нет, они по-настоящему мертвы. И оборачивается к хозяину, который поднял куски пепельницы с пола, осторожно положил их на место и уселся в кресло. Тут раздается звонок в дверь, которого оба пугаются, но ни один не двигается с места.
– Гляди-ка! Должно быть, телевизионщики приехали, – говорит он, допивая последние капли арманьяка, еще оставшиеся в бокале. И наконец неторопливо встает, как будто его одолела лень, устало вздыхает и со словами «иду, иду, достали уже совсем» выходит из библиотеки.
Нам, книгам, не в новинку предсказывать будущее, потому что на наших страницах записано прошлое, настоящее и конец каждой жизни и нам дано читать между строк личной драмы каждого человека. Именно поэтому я уже знаю, что у Марии не хватит духу сдвинуться с места, а на лестничной площадке три съемочные группы телевидения надеются первыми проникнуть в дом. Меня вечно изумляет человеческая неспособность видеть линии своей судьбы, линии жизней, которые пролагают свой путь, и конечную точку каждой истории, которая уже где-то записана.
Мария смотрит как раз туда, где я стою, не видя моего зеленого переплета, потускневшего от солнца, столько лет освещающего меня всякий раз, как открывают шторы. В отчаянии качает головой. Мы слышим, как свежеиспеченный нобелевский лауреат открывает дверь. Мария думает, не может, не может быть, что это взаправду произошло. Затем предусмотрительно падает в обморок, и я становлюсь единственным свидетелем событий.
Пандора[15]
1
– Я вас прекрасно понимаю. Вы хотите ее смерти, не так ли?
– Да. Зла я ей не желаю, но ее смерть была бы для меня огромным облегчением.
Они помолчали. Сухопарый человек взял жареный миндальный орешек и сосредоточенно его пожевал, как будто на свете ничего важнее не было. Он поудобнее уселся на стуле, надел темные очки, за которыми скрывалась душа, осторожно огляделся и произнес, как будто речь шла о надвигающейся грозе:
– Что-нибудь придумаем.
Холодок пробежал по спине Карлеса. Так, значит, это была не шутка.
– Что вы имеете в виду? – сказал он, покрываясь потом.
– Любое затруднение, которое можно решить за деньги, не безнадежно. Вы со мной не согласны?
– Я не совсем вас понял.
– Все вы поняли. – Сухопарый человек взял еще одну миндалинку, с улыбкой ангельского терпения ожидая, пока собеседник признается, «да, я вас понял, сколько мне это будет стоить». Но что-то не клеилось. Чтобы ему помочь, он вкрадчиво заговорил, почти учительским тоном: – Есть человек, который создает вам трудности эмоционального и финансового характера и не желает слушать, когда вы просите его убраться с вашего пути.
– Да,
вы совершенно правы, но…Сухопарый человек встал и дружески кивнул ему:
– Если не поторопитесь, промокнете до нитки.
Перед тем как уйти с террасы, он сказал ему, «если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти», съел три последних миндальных орешка и исчез из виду. Карлес не решился обернуться, чтобы посмотреть, в какую сторону он пошел; он был ошарашен. Он взял кружку и отпил глоток. Пиво вдруг стало горьким, как никогда. Он не заметил, что терраса как-то очень быстро опустела, не обратил внимания на любезные предупреждения официанта. Он думал о Фран и о том, хватит ли у него смелости. Тут перед его глазами вставало нежное лицо Клер, и ему казалось, что да, для Клер он готов на любое безрассудство или практически на любое. И ему было страшно, потому что нельзя, чтобы в жизни перед тобой вставал такой жуткий выбор. Богам следовало бы это запретить. Отпив еще глоток пива, показавшегося ему разбавленным, он вдруг понял, что действительно промок до нитки.
Повесив рубашку на спинку стула, а брюки у окна, энергично растирая голову полотенцем и пытаясь высушить туфли, он проклинал тот день, когда обратился к Тино, который уже давно ему говорил, что есть такие люди, чья работа – решать любые проблемы.
Обсохнув, он побрызгал волосы одеколоном, надел сухую рубашку, поглядел на фотографию Клер, которую носил в кошельке, чтобы придать себе сил, подавил желание позвонить прямо из номера или с мобильника и направился в Ордино[16], где напротив банка «Кредит» был телефонный автомат. Расправил мятую и мокрую бумажку и набрал номер. Сухощавый любитель миндаля тут же ответил «да?», как будто ждал его звонка, чтобы продолжить начатый утром разговор.
– Давайте обговорим наше дело вкратце? Ничем себя не связывая.
Последовало многозначительное молчание. Карлес вздохнул и вернулся к тому, что для него было наименее важным:
– Это огромные деньги.
– Скидок не делаем, цену не обсуждаем, тщательно оцениваем риски, грозящие нам и клиенту, после заключения сделки и проведения оплаты не отступаем назад даже при возникновении препятствий, не предусмотренных клиентом; будучи истинными профессионалами своего дела, мы с готовностью берем на себя решение этих вопросов. Для обеспечения полной безопасности изучение профиля пациента и первый контакт с ним являются исключительно нашей ответственностью. Стопроцентная гарантия успеха, стопроцентная постоперационная безопасность. Попробуйте найти кого-либо, кто при таком качестве предложит вам более доступную цену.
Продекламировав этот панегирик самому себе, сухопарый человек выпрямился и посмотрел на стол, как будто ожидал на нем увидеть блюдце с миндалем. Карлес с закрытыми глазами размышлял. Условия суровые, гарантия абсолютная, отношение серьезное и уважительное, а со своей совестью пусть каждый разбирается сам. В общих чертах дело обстояло так.
– Суть в том, что мне хотелось бы об этом поразмыслить.
– Я уезжаю из Андорры сегодня вечером. Из соображений безопасности.
– Так что же, по-вашему, я…
– По-моему, мне уже как-то доводилось объяснять, что никаких соображений на ваш счет я не имею, – перебил его сухопарый человек, – но по прошествии четырех часов я буду далеко отсюда рассматривать другие предложения и расставлять новые приоритеты в своем клиентском портфеле.
– Не надо на меня давить. Мне нужно время, чтобы все обдумать.
– Что ж, ничего не поделаешь. – Тот рассеянно взглянул на часы и уставился ему прямо в глаза. – В случае если ответа не будет в течение часа, сделка отменяется, мы с вами прощаемся и – мы никогда не разговаривали ни о чем связанном с вашей супругой. И вообще, мы с вами не знакомы.