Когда наступит утро

– Кай, успокойся, - почти крикнула Герда, когда Карл получил кулаком по носу.
– Прошу, давай поговорим!

Разъяренный, утирающий кровь с разбитой губы, Кай в бешенстве обернулся к Герде. К той, что была для него ярким солнцем в эти стылые, темные дни. К той, что предала, даже не подумав о том, что делает.

– Поговорим? – зло выплюнул Кай. – Говори, я слушаю!

Карл поднялся, сел на кровать, запрокинув голову, чтобы остановилась пузырящаяся кровь.

Герда скрестила руки на груди.

– Я тебе ничего не обещала, а ты ведешь себя, как ревнивый придурок!

– Значит, все то, что было между нами – ничего для тебя не стоит? – Кай покачнулся, словно ноги перестали его держать.

В голове застыл неприятный туман, он окутывал мысли, делал их мутными. Ярость в груди клокотала, просила выхода. Пульсировала разбитая губа, соленая сукровица сочилась в рот, и приходилось сглатывать ее – мерзкую, ржавую.

– Нам было хорошо вместе, но не думал же ты, что так будет всегда? Я хочу для себя безоблачного будущего, а ты вряд ли сможешь его дать, - Герда подняла голову, выплюнув жестокие слова с таким видом, будто это не она предала, будто это не ее Кай застал, сидящей верхом на лучшем друге.

– А он – сможет? – Кай ткнул пальцем в Карла, все еще зажимающего пальцами кровоточащий нос.

– Не знаю! Но ты – точно нет! – сказав, Герда вышла из комнаты с гордо поднятой головой.

Кай изумился поведением девушки, враз почувствовав себя глупцом, и тогда впервые подумал – какие все-таки женщины лживые, неверные, продажные создания.

Оставаться и дальше продолжать выяснять отношения с Карлом, Кай не стал – слова Герды упали в сознание подобно молоту, ударяющему по наковальне. В голове звенело, саднило разбитое лицо, в груди болело. Кай и не знал, что обида может обжигать куда сильней огня.

Вышел прочь из дома, где совсем недавно любил бывать, отдыхая от школьных будней, и отправился прочь.

Снег скрипел под подошвой ботинок, ноги несли по знакомой дороге – домой. Туда, где ждали родители – простые госслужащие. Наверное, мать приготовила на ужин рыбу и тушеные овощи в томате, а отец, как всегда, занят копошением в бесконечных бумажках. Куда им до банкирских изысков, к которым привыкли родители Карла и он сам. Да, возможно Герда была права – Кай вряд ли сумел бы обеспечить ее, одарив небывалыми щедротами. Но, черт возьми, это не значило, что нужно было вести себя, как последняя дешевка.

***

– Я так и не сумела привыкнуть к холодной, бесконечной ночи. К колючим вьюгам, к безжалостным метелям, пронизывающим насквозь ветрам. Коренные жители справлялись с мерзлотой и тьмой легко – работали, размеренно занимались повседневными хлопотами, а я постоянно хотела солнца. Хотела тепла. Хотела забраться в гамак, вытянуть ноги, почувствовать, как по голым ступням разгуливает теплый ветерок. Хотела открыть книгу, чтобы перелистывать нагретые страницы, почти раскаленные солнечными лучами, а потом захлопнуть ее, вскочить и прогуляться босиком по колючей траве. Возможно, мне не хватало тепла, потому, что дома всегда было холодно. Кай никогда не обнимал меня просто так. В каждом его прикосновении я чувствовала определенный подтекст. Доброго слова тоже не слышала. Говорили только по делу, или молчали. С Каем было неуютно молчать. – Хэл опустила глаза и обхватила плечи руками, словно пыталась согреться.

Астра-Лин сняла очки, чтобы протереть стекла фланелевой тряпочкой.

– Как вы оказались в стране льдов?

– Это не только страна льдов, - вздохнула Хэл, стараясь выправить ложное недовольство, - это еще и страна прекрасных фьордов. Знаете, как там красиво весной? Одно из моих любимых мест - фруктовый сад Хардангерфьорд, он расцветает каким-то особенным, пышным цветом. Улицы утопают в зелени, а фруктовые деревья встречаются на каждом шагу – протянешь руку и сорвешь сочную грушу. Над головой, подобно венку, кружат толстые шмели, воздух пахнет окалиной и немного малиной. А черешня в саду рождается размером с крупную сливу! – Хэл закрыла глаза, вспоминая величественную красоту северного стана.

Захотелось вернуться – на одно мгновение, но все же. Возможно, прожитое на севере время сумело заморозить кусочек ее сердца? И теперь Хэл вечно будет скучать по зимней стуже, полярной ночи и по вкусу самой сладкой в мире черешни?

– Так вы приехали в страну, как туристка? – напомнила о себе Астра-Лин.

– Нет, - покачала головой Хэл. – Я приехала работать: привезла с собой бур, команду рабочих, проект с ожидаемым доходом в шесть нулей, и три пухлые папки с чертежами, - Хэл вежливо улыбнулась, не желая вдаваться в подробности прежнего дела.

– И остались?

– И встретила Кая.

– С вами случилась та самая болезненная любовь? – сложив руки на подлокотниках, спросила Астра-Лин.

Хэл снова улыбнулась, оценив здоровый сарказм.

– Сначала возник интерес, а затем уже и любовь. Сначала она была обычная. Болезненной стала потом.

– Расскажите, - попросила Астра-Лин.

– В другой раз, - ответила Хэл, поднимаясь с дивана. – Думаю, время нашего сеанса вышло.

***

– Ты не смеешь о ней так говорить! – в голосе Кая лёд.

– После всего, что было, ты ее защищаешь? – я удивленно вскидываю бровь, отмечая, что с каждым сказанным словом Кай бледнеет.

– Это только мое дело, не вмешивайся!

– У нас подрастает дочь, мы женаты два года, и то, что у тебя на сердце – отчасти дело мое! – я в волнении прохаживаюсь по комнате, не в силах обуздать эмоции.

– Ошибаешься, - жестоко ухмыляется Кай. – Все, что тебе нужно знать, жена, это то, что ты никогда не будешь Гердой. – Кай смотрит зло, с долей презрения, что плещется в глубине расширившихся зрачков.

Зачем Кай вообще рассказывает мне о своей бывшей возлюбленной? Причем, он говорит так восторженно, будто Герда – снизошедшая богиня Фрейя, красоте которой, как гласят легенды, нет и не будет равных: ни среди людей, ни среди богов. Кай будто хвастается Гердой, своим чувством, что не сумело угаснуть даже через столько прожитых лет и перенесенных обид.

Из окон нашего дома открывается красивый вид на вечнозеленый парк. Верхушки деревьев сейчас щедро присыпаны снегом, как рождественский пирог сахарной пудрой. Круглый блин луны застыл над верхушками сосен. На черном небе ни облачка.

Я сижу на подоконнике, закутавшись в плед, мягкие подушки греют спину. Думаю о муже и его безответной подростковой любви. Да, он так и не смог забыть прекрасную Герду. Теперь, перенеся яркое чувство сквозь года, эта любовь уподобилась слепому поклонению.

Вздыхаю. От обиды на сердце будто давит тяжелый камень. Жестокие слова, брошенные Каем, набатом гремят в голове. Глаза щиплет, но я стараюсь не расплакаться. Стерпится-слюбится, кажется, так говорят? Ани в кроватке смешно двигает маленькими пальчиками, умиротворенно сопя. Грусть ненадолго отступает.