Когда охотник становится жертвой

— Из-за которого люди сидят в тюрьмах,— невозмутимо вставляет Гервил, но Кали разошлась так, что не понимает или не хочет понимать, что он намекает на её отца.

— Вы здесь все — больные, зависимые свиньи, все до единого! Ты не представляешь, до какого края я дошла. Я никогда в жизни не унизилась бы, не стала бы выпрашивать аудиенции у твоего чертового босса…. Ты не представляешь, сколько людей пострадало…Заржавшиеся ублюдки, вы здесь задницы подтираете сотками, а кто-то пытается просто не сдохнуть! Я приехала сюда не для того, чтобы поцеловать дверь…

— Вы закончили? — Гервил прерывает её, и Кали, набрав в лёгкие воздуха для очередной тирады, понимает, что сдулась. В уши лезет мерный гул голосов, чей-то смех, мелодия саксофона из зала ресторана, и её крик тонет, теряется в сонме звуков казино, разбивается о сводчатый потолок с лепниной. Она — лишь песчинка в пасти огромного ненасытного животного, и оно поглотит её без труда. Её психи не вернут Кайла. Какой тогда в них смысл?

— Закончила, — зло выплёвывает Кали, стараясь не смотреть ему в глаза. Противно. До тошноты.

— Здесь десять тысяч, — он протягивает ей десять жёлтых фишек. — Вернёте мне на одну больше. Минимальная ставка — тысяча. За столом без истерик, не заставляйте меня краснеть.

Кали молча кивает, стиснув зубы, берет его под услужливо поставленный локоть и проходит через всё фойе до винтовой лестницы, ведущей в вип-зал.

В зале двенадцать человек, включая дилера и официанта, но догадаться, кто среди них Франко, можно без особого труда. Он не высок ростом, не слишком широк в плечах, однако дорогой, прекрасно сшитый костюм делает его фигуру безупречной. Его смуглое лицо загорело на местном солнце так, что, если бы не яркие черты латиноамериканца, его можно было бы принять за мулата. На фоне тёмной кожи его улыбка кажется ослепительной — он одаривает ей каждого гостя, и дилера, и официанта, словно радушный, щедрый хозяин, и гости, кажется, млеют перед его величием. В нем нет ровным счётом ничего примечательного, но его внутреннее, глубокое обаяние напомнило ей отца. Перед таким сложно устоять, сложно не проникнуться им — неудивительно, что этот человек добился такого положения.

Франко замечает их с Гервилом сразу же, как только они проходят сквозь колышущиеся нити кисеи, отделяющие вип-зону от любопытных взглядов тех, кому сюда доступа нет. Небрежным жестом руки он зовёт их к столу.

— Кали Рейес… — откинувшись на спинку кресла, он внимательно осматривает её от причёски до носков туфлей, но в его взгляде нет сальности, примитивной оценочности главного самца, он смотрит на неё, как смотрел бы на новую модель часов или камень необычной огранки. Это странно и непривычно, Кали хочется обнять себя руками и скрыться из виду. — Эмилио вырастил прекрасную дочь.

От упоминания имени отца, Кали словно трезвеет. Она вскидывает подбородок и смотрит ему в глаза прямо, отражает его взгляд, отталкивает его, словно от зеркала, и не произносит ни звука в ответ.

— Что ж, я слышал, вы собираетесь отыграть его долг? — Один едва заметный жест руки, и официант отодвигает для неё стул. Кали садится, и перед ней тут же возникает высокий бокал с искрящейся пеной шампанского. Она бросает взгляд на этикетку бутылки. «Кристал». Кто бы сомневался.

— Всё верно. — Кали замечает, что за столом тишина. Она готова поклясться, что слышит, как дышит сидящая рядом с ней женщина в красном атласном платье, и как Гервил, усевшись в кресло напротив неё, по правую руку от Франко, набирает сообщение на телефоне.

— Что ж, любопытно… А если вы проиграете?

— Пущу пулю себе в рот. — Жёстко и решительно отвечает она. Рот произносит слова быстрее, чем Кали успевает осознать их смысл и ужаснуться им. Женщина ахает, мужчины переглядываются, Гервил отрывает взгляд от экрана и с изумлением смотрит ей в глаза. «Мы так не договаривались» — читается в его взгляде, на что Рейес лишь криво усмехается. Больше ей предложить нечего, у неё ничего и никого не осталось, держаться не за что, влачить жалкое существование нет больше сил. Кали устала бояться, что кто-то придёт и отнимет её жизнь. Она имеет право распорядиться ей сама. Она будет играть по-крупному.

— Одна игра. Одна победа — и долг прощён. Кто в деле? — Франко принимает её условия. В его глазах — искра неподдельного интереса и огонь азарта, Кали удалось его поразить.

Женщина покидает игровой стол.

— Мередит патологически ревнива. Она любит быть единственной дамой за столом, — со смехом поясняет Франко, и оставшиеся мужчины поддерживают его ухмылками и шуточками. Остаются семеро игроков, остальные, скучковавшись у шведского стола, с интересом наблюдают за игрой.

Лишь заглянув под рубашку своих карт, Рейес осознает, где она, что творит и на что поставила. У неё десятка и туз. Сейчас она может выиграть только по старшей карте — самой низшей комбинации при самой фантастической вероятности, что никто не сумеет собрать выше — иначе её ждёт пуля. Она сама так решила, сама подписала себе приговор. Кали с необъяснимой, жадной, стыдной тоской вспоминает о деньгах, которые остались у Фрэнка. Если бы она взяла их, то не сидела бы здесь, а гордо швырнув их Франко в лицо, ехала бы отсюда прочь. Без долгов. Свободная. Одинокая и потерявшая всё на свете, отдавшая в жертву свою любовь. Дикий, первобытный страх за свою жизнь сковывает внутренности льдом, но азарт, вспыхнувший вдруг, словно пожар, облизывает огненными языками вмиг пересохшую глотку. Хочется сбежать. Хочется действовать. Хочется доказать, что она тоже чего-то стоит: Кайлу, Франко, самой себе. Этот внутренний раздрай мешает сосредоточиться. Кали делает глоток шампанского. Редкостная дрянь за пару десятков тысяч.

Кали двигает вперёд фишку — тысячу долларов, которых у неё по факту нет — почти одновременно с остальными игроками. Собрав первоначальные ставки, дилер выкладывает первую карту. Король. Есть надежда собрать стрит.

— Повышаю, — Кали кладёт две фишки. Две тысячи. Внимательно смотрит на свои карты, изображает хитрую полуулыбку, играет глазами, демонстрируя спокойную уверенность.

— Отвечаю, — сквозь шум в голове прорывается голос одного из игроков — мужчины-блондина в светлом костюме. Он двигает две фишки к центру стола и улыбается ей в ответ. Кали дважды слышит «я — пас» с разных концов стола. Остаётся пятеро. Что ж, игра набирает обороты.

Следующим выходит валет.

— У вас горят глаза, Кали, — обращается к ней Франко. Он сам сияет, словно солнце, Кали на секунду кажется, что он вот-вот спалит её до тла. Тягаться с таким опытным игроком и рассчитывать на победу — невообразимая, самая чудовищная глупость, которую Кали совершает прямо сейчас. Он либо блефует, сбивая её с толку, либо у него действительно собирается сильная комбинация, и он просто куражится. — Вы — сильный противник. С вами приятно иметь дело.

Мужчины за столом улыбаются и кивают. У одного из них выступил пот на лице. В зале давно висит молчание, напряжение искрит в воздухе, одному Гервилу кажется, плевать. Он смотрит на свои карты со скучающим видом, словно играет из одолжения, и у него есть дела поинтереснее. Например, подцепить очередную блондинку.

— Гены. Против них не пойдёшь, — философски произносит Франко, внимательно вглядывается в её позу, выражение лица, словно считывает, как на неё подействовали его слова. — Не боитесь повторения чужой судьбы?

— Я слышала другое. — В глубине души Кали чувствует, что он прав. Необъяснимое предчувствие, слабая тень надежды на победу придаёт ей сил и смелости. Азартозависимость вдруг становится ей понятна. На пике адреналина чувствуешь себя живым. И неуязвимым. — Мне говорили, что вы его подставили.

Франко на сотую долю секунды мрачнеет, и за эту сотую долю секунды Рейес успевает испугаться. Перед ней не просто харизматичный, улыбчивый богач – перед ней лидер одного из крупнейших мексиканских наркокартелей, человек, по приказу которого совершаются пытки, изнасилования, убийства. Она может получить пулю прямо сейчас, так и не узнав, какие у него карты, так и не дождавшись ривера, не узнав, какую в итоге комбинацию собрала. Выиграла или нет? Это вдруг становится важнее всего на свете.