Когда отцовы усы еще были рыжими

– Брейгель, - умиленно произнес - отец.
– Помнишь его зимние картинки?
– Он в радостном ознобе потирал руки.
– Все как на них.
– Он еще продолжал говорить, когда на улице раздались слова команды, и колонна штурмовиков с пристегнутыми под подбородками ремешками, в надвинутых на лоб фуражках повернула за угол второго двора.

– Боже мой, - прошептал отец.
– Где же Кунке? Он должен их задержать!

– Шагает в первой шеренге, - сказал я.
– Разве ты не узнал его?

Теперь и отец узнал его, потому что по команде колонна - остановилась, и, как только она замерла, Кунке шагнул вперед и закричал:

– Вот этот притон, где вместо того, чтобы развивать народные традиции, занимаются декадентскими танцульками! То есть молодые люди, - сказал Кунке, - не виноваты. Я вам сейчас покажу того, кто совращает их.

– Давай, - шепнул мне отец, безуспешно пытаясь придать себе устрашающий или, по крайней мере, отпугивающий вид.
– Беги! Предупреди их! А этих я попробую уговорить!

Господин Леви, кажется, уже ожидал эту роковую весть.

– Вот как, - произнес он.
– Значит, он все-таки привел их сюда, ирод. Правой рукой он продолжал играть, а левой постучал себя по побледневшему лбу.
– И я как нарочно еще собрал детей. Сумасшедший!

– Поторопитесь!
– закричал я.
– Пока отец говорит с ними.

– Говорит, - господин Леви взмахнул свободной рукой.
– Их надо учить. Учить, как я учил вас танго, фокстроту и хорошим манерам, понимаешь?

– Да, - поспешно согласился я.
– Очень хорошо, но сейчас вам нужно исчезнуть. Я потянул его вверх.

– Что случилось?
– крикнул Макс с лестницы. Ему наконец удалось надеть разноцветный стеклянный наконечник на верхушку пихты, и он стал торопливо спускаться по ступенькам вниз.

Только теперь господин Леви перестал играть попурри из рождественских песен.

Он сначала огляделся по сторонам, не слышит ли кто, а потом сказал:

– Они здесь.

Макс побледнел.

– Жаль, - с трудом выговорил он.

Господин Леви с отсутствующим видом кивнул.

– Все-таки курс закончили.

Я успел оттеснить их к окну, когда вбежал отец. Несколько девчонок приняли его волнение за радость. Не правда ли, кричали они ему вслед, получилось красиво.

– Чудесно, - отозвался отец.
– Быстрей, - прохрипел он.
– Я сказал им, что вас здесь нет. Они под предводительством Кунке направились к вам домой.

Нижняя губа Макса задрожала:

– Ханна, - прошептал он.
– Она собиралась прогладить свою тюлевую юбку для выступления сегодня, вечером.

Сердце у меня рванулось так сильно, что мне пришлось сдавить его локтем.

– Я пойду за ней, - хрипло сказал я.

– Хорошо, - кивнул отец.
– Встретимся на северном берегу Вайсензее, у шоссе на Мальхов. Все ясно?

Я спросил еще адрес и побежал.

Мне повезло. Трамвай на Антонплатце только что тронулся. Я на ходу прыгнул в него, и уже на второй остановке мы обогнали Кунке и двадцать других, шагавших с ним. Они пели. Это было видно по струйкам пара, ритмично вырывавшимся из их ртов.

Рождественские витрины магазинов на Берлинер-аллее были уже очищены от снега. В быстро надвигающихся сумерках серые, с заснеженными крышами дома на фоне чернильного неба выглядели иллюстрацией рождественского календаря. Собственно, можно было сказать: красиво! Но я ничего не сказал. Я даже не думал об этом. Я думал только о Ханне.

Между третьей и четвертой остановкой я спрыгнул с трамвая, упал в сугроб, вскочил и рванулся в сторону Писториусштрассе.

Номер девять! Старый, строгий на вид дом. Газовый' фонарь в коридоре испортился. Но сквозь разноцветные стекла в свинцовых переплетах падал бледный отсвет снега. На третьем этаже слева обшарпанная дверь с табличкой "Иозеф Леви, учитель танцев". Я постучал.

– Не могу открыть, - раздался изнутри голос Ханны.

– Отройте, - хрипло произнес я.

Шаркающие шаги. Дверь чуточку приоткрылась. И этого было достаточно, чтобы я увидел Ханну, ее большие ступни в разлезшихся пуантах. Она стояла в стареньком, коротком, тысячу раз штопанном трико.

– Я занимаюсь, - резко сказала она.
– Сегодня вечером я исполняю номер из сюиты "Щелкунчик".

– У нас восемь минут времени, - поспешно прервал ее я.
– Скоро они будут здесь!

Она поняла меня сразу.

– Входите.

Я проследовал за ней в ярко освещенную комнату.

– Раздевайтесь.

Я ответил, что мне не до того.

– Снимите пальто, - сказала Ханна.
– Я хочу полюбоваться вашим красивым новым костюмом. Я торопливо стащил с себя пальто.

Она наклонила голову набок и оценивающе прищурила один глаз.

– Вам он очень идет. Вот только плечи слишком выделяются.

– Я знаю, - ответил я.
– Но продавец сказал, что в плечах я еще раздамся.

– Наверняка, - сказала Ханна.

Она принялась натягивать на себя свитера и юбки. Почему она не поинтересовалась о Максе и своем отце, спросил я.

– Потому что вы сегодня стали мужчиной, - ответила Ханна.
– Потому что я доверяю вам. Вы приведете меня к ним.

Ее ноги все еще были обуты в пуанты. В них она прошаркала из комнаты. Я слышал, как она возится у плиты. Потом она вернулась с чашкой кофе и остановилась прямо передо мной.

– Пейте!

– Не знаю, - хрипло произнес я.
– Может быть, нам сейчас лучше...

– Вы не заметили, - сказала она.
– Жаль.

Я быстро схватил чашку и, дрожа, сделал несколько глотков.

– Что не заметил?

– Что я вам сделала подарок. Рождественский подарок. По сравнению с ним меркнут все подарки, которые вы получили или получите в будущем.

Неуверенно моргая, я, поднял на нее глаза.

Ее темные усики немного топорщились. Кажется, она впервые улыбнулась.

– Время, - произнесла она.
– Я дарю вам свое время. Самое дорогое, что у меня сейчас есть.