Когда падает небо 1

Его крик, звучащий в ушах, сменился шёпотом: “Не позволь им умереть…”

И тогда Кира почему-то вспомнила этого человека, который так глупо умер, который до последнего стоял стеной между своими любимыми и грязным миром — и пытался делать это даже после смерти…

Перед Кирой никто и никогда не стоял стеной.

Не то чтобы она считала, что кто-то обязан, конечно…

Люди приходят и уходят, предают и забывают, жизнь сводит и разводит. Нет никого постоянного, никого вечного. Любой, кому ты доверял, может предать; любой, кто казался самым своим и близким, может поразительно быстро стать чужим и далёким.

Тоже мне, удивили.

Она знала эти правила жизни получше прочих. Она смирилась с ними — или, по крайней мере, убеждала себя в этом. Но… Каким-то образом голос человека, который даже из-за грани между жизнью и смертью пытался докричаться, что-то всё же затронул в ней.

Возможно, уважение…

Возможно, зависть.

К счастью, в тот момент у неё решительно не было времени на то, чтобы обдумывать и анализировать.

Она просто застыла, как будто налетела на стену, а после стремительно развернулась навстречу бурлящей и рокочущей стихии. И, дождавшись, пока сотоварищи пробегут мимо, мысленно распахнула крылья — и спустила собственную стихию с цепи.

Ветер взвыл голодным псом, принялся биться о стены, как пленённая птица. Что будет, если тоннель всё же не выдержит этого веселья и рухнет? Что будет, когда удерживать обезумевший поток больше не будет возможности? В тот момент Кире было наплевать.

Если честно, то она почти что наслаждалась.

В этот момент, когда рёв стихии заглушал все окружающие звуки, когда мышцы дрожали от перенапряжения, когда сила билась внутри, дикая и неистовая, встретив достойного противника… В этот момент она наконец-то почувствовала, что все голоса стихли. Осталась она одна, наедине с собой, счастливой и очень свободной. В разуме её, в кои-то веки, царила благословенная тишина: ни мыслей, ни сомнений, ни вины, ни страхов, ни шёпота.

Пожалуй, теперь именно так она себе и представляла свободу.

Кира не знала, сколько это продолжалось. Она старалась продержаться как можно дольше, чтобы дать остальным возможность покинуть тоннель. Так что она вкладывала и вкладывала силы, бросая ветер в бой снова и снова. Однако то, что противостояло ей, не было магом или оборотнем; против могущественной, бушующей стихии она в любом случае не могла продержаться долго. Так что вполне предсказуемо, что в какой-то момент поток, пробившийся сквозь воздушную преграду, подхватил её и стремительно понёс куда-то.

Она уже поняла, что вряд ли способна утонуть — приятный бонус иномирья. Но само собой разумеется, что среди бурления тёмной воды, заполнившей всё вокруг, голоса вернулись. И на сей раз ни малейшей возможности заткнуть их у неё не было.

* * *

Это было ужасно громко.

Кира снова окунулась с головой в чёрную, глубокую воду, но на этот раз поблизости не было руки, которая могла бы вытащить её на поверхность. И она падала, падала, падала на тёмное дно…

Она снова стала маленькой, снова сидит у окна в темноте, не вслушиваясь в скандалы за стеной.

Стены тонкие, огни города очень далеки, а темнота рядом — живая, дышащая, холодная и тёплая одновременно. В ней живут монстры.

Эти монстры приходят в сны, они скользят тенями по стенам, когда в квартире всё затихает, они таятся в углу, они прячутся под кроватью… Кира знает, что детям положено бояться таких монстров, но её больше пугают другие.

Те, которые всегда на свету. Те, которые за стеной. Те, от которых она полностью зависима. Они злятся, и рвут друг друга на части, и она просто хочет, чтобы они замолчали…

Тьма другая. Тьма тоже говорит, и её шёпот мягок и тих. Нормальные люди его не слышат вовсе, или слышат очень слабо, но Кира знает: в её семье умеют слышать. Просто не понимают, что именно.

Взрослые глупые. Им не положено верить в буку, потому они и не верят, даже если смотрят прямо на него. Они придумают тысячу оправданий, чтобы не признавать правду.

Взрослые очень хороши в игнорировании очевидного. Это, можно сказать, их специализация.

Очевидно, что снег вкусный.

Очевидно, что небо начинается сразу над крышами, и его можно коснуться рукой.

Очевидно, что если уж ходить, то по лужам.

Очевидно, что мама с папой не любят друг друга.

Очевидно, что тени живые.

Кира маленькая, потому ей можно не игнорировать очевидное. Детям позволено иметь воображаемых друзей, можно не притворяться перед взрослыми и собой, что их нет.

Однажды отец сказал ей: “Наслаждайся возможностью верить в сказки и видеть то, чего нет, пока есть время,” — и прочие взрослые, у которых другая кровь, посмеялись. Но Кира поняла, конечно. Это был их общий секрет: тьма живая.

Это в их крови.

Крики за стеной становятся громче. Ссоры не смолкают, и звенит посуда, и между ними очень много ненависти, и она иногда думает — зачем? Зачем вам нужна я, зачем вам нужно это всё, зачем притворяться, что вы семья, если всё очевидно?

Но это взрослые. Они всё так же игнорируют очевидное.

Этим вечером родители особенно громкие. Они пьяны, они разочарованы этой жизнью, друг другом, возможно, самой Кирой. “Ты должна понять, что взрослая жизнь сложная, ты должна понимать родителей, им тяжело,” — говорили ей.

Кира не хочет быть должной. Она не хочет понимать. Она хочет взрослой жизни, но такой, чтобы просто быть свободной, а не чтобы превратиться в монстров за стеной.

На самом деле, тот монстр, что живёт под её кроватью, ей нравится больше.

Он, по крайней мере, рассказывает интересные истории. Ему, по крайней мере, плевать на деньги, и суды, и измены, и ложь, и долги, и разборки троюродных тётушек, и секс, и бесконечные цифры, — все эти взрослые темы для ссор, за которыми прячется пустота. Почему бы просто не сказать, что ненавидите друг друга? Но нет, взрослые любят подбирать сложные слова для очевидных вещей.