Когда под ногами бездна (upd. перевод)

Однако некоторые проблемы упрощаются. Скажем, я слегка изменил расписание, передвинув исполнение намеченного на несколько часов вперед, и мои интересы совершенно не пострадали. Точно так же поступили и владельцы ночных клубов. Конечно, имей я неотложные дела днем, к примеру, обязанность регулярно поворачиваться лицом к Мекке и возносить молитву, мне пришлось бы намного труднее.

Итак, в первую среду рамадана, успешно адаптировавшись в новых условиях, я сидел за столиком маленького заведения на Двенадцатой улице с изящным названием «Кафе Солас». Уже почти наступила ночь; я играл в карты с тремя парнями, опустошая миниатюрные чашки густого кофе без сахара и лакомясь кусочками пахлавы. Мое времяпровождение заставляло Ясмин изнывать от злобной зависти. Ведь ей сейчас приходится зарабатывать хрустики в заведении Френчи, и очаровывать клиентов, повиливая хорошенькой маленькой попкой, чтобы те покупали ей шампанское. Моя девочка трудилась, а я кушал сладости и развлекался. Лично мне казалось вполне нормальным, что я использую предоставившуюся возможность расслабиться, когда Ясмин вынуждена отдавать своему ремеслу десять долгих часов молодой жизни. Я считаю такой расклад естественным порядком вещей.

Мои приятели составляли довольно разношерстную компанию. Махмуд — перв; он ниже меня, но шире в плечах и бедрах. Эта бывшая девочка стала мальчиком пять-шесть лет назад. Ей даже пришлось немного поработать у Джо-Мамы. Сейчас Махмуд жил с настоящей фемой, промышляющей в том же баре. Интересное совпадение…

Жак марокканский христианин, убежденный гетеросек, твердо верил в то, что считаясь на три четверти европейцем (тем самым переплюнув меня на целого предка!), имеет право на особое отношение окружающих, и вел себя соответственно. Он не пользовался всеобщим уважением и любовью: всякий раз, когда намечались разные празднования или вечеринки, Жак узнавал о них с небольшим опозданием. Однако его неизменно приглашали поучаствовать в карточных играх: если уж кто-то должен проигрывать, пусть это будет гяур-христианин.

Сайед «Полу-хадж» — высокий, хорошо сложенный, довольно состоятельный парень и убежденный гомосек: он умер бы от стыда, показавшись на публике в обществе женщины, неважно, фемы или обрезка. Сайеда прозвали «Полу-хаджем» неспроста. Он такой пустоголовый, что, приступая к любому делу, обязательно забудет о нем, не дойдя и до середины, загоревшись парочкой других идей. Хаджи — почетный титул, который человек получает, совершив паломничество в Мекку, составляющее один из столпов ислама. Несколько лет назад наш Сайед действительно решил отправиться в священный город, преодолел восемьсот с лишним километров, но неожиданно повернул назад, ибо в голову ему вдруг пришла блестящая мысль о том, как провернуть беспроигрышную финансовую операцию; увы, суть ее он забыл по пути домой… Сайед немного старше меня, он щеголяет тщательно подстриженными усиками, которыми страшно гордится. Не могу понять, почему: никогда не считал растительность на лице большим достижением, если, конечно, вы не начинали свою жизнь как Махмуд. То есть девочкой.

Все трое вставили розетки в мозг. Сайед нацепил модик и две училки. Он носил абстрактно-личностную программу, которая содержала запись не какого-то конкретного человека, а просто определенного характера. Сегодня Сайед решил побыть «крутым парнем» — сильным, немногословным, сдержанным и жестким. К счастью, ни одна из училок не наделила его умением играть как следует. Они с Жаком постепенно обогащали Махмуда и меня.

Эту колоритную троицу бездельников я считал своими лучшими друзьями (среди мужчин). Сколько времени мы приятно провели за картами; сколько дней (или — как сейчас — ночей) просидели, болтая и попивая кофе за уютным столиком… У меня два главных источника информации в Будайине — девочки из ночных клубов и мои приятели, Махмуд, Сайед и Жак. Обычно одна версия происшествия разительно отличается от другой, та от третьей, и далее до бесконечности… Потому-то я и взял себе за правило выслушивать как можно больше разных вариантов, чтобы потом свести их в нечто единое. Зернышко правды прячется в каждом из рассказов; важно извлечь его из словесной шелухи.

Большая часть выигрыша досталась мне, остальное — Махмуду. Жак отчаялся и был готов выйти из игры. Мне захотелось поесть более основательно, Полу-хадж поддержал меня. Мы уже собрались оставить «Солас», чтобы подкрепиться где-нибудь в другом месте, но тут к нашему столику подлетел запыхавшийся Фуад. Это кривоногий, нелепый отпрыск верблюда, которого люди называют (кроме массы других эпитетов) «Фуад иль-Манхус», то есть «Фуад — вечный неудачник». Я сразу почувствовал, что поход в ресторан придется отложить. Выражение лица несчастного подсказывало, что вместо лакомых яств нас ожидает небольшое приключение.

— Хвала Аллаху, что я застал вас всех здесь, — выдохнул он, жадно ощупывая каждого глазами.

— Иди с Богом, брат мой, — брюзгливо посоветовал Жак. — Взгляни, вот Он шествует, направляясь к северной стене! Поспеши!

Фуад проигнорировал христианина.

— Мне нужна помощь, — сказал он жалобно. Пожалуй, даже жалобней, чем обычно. На голову бедняги постоянно сваливались небольшие напасти, но сейчас он казался по-настоящему расстроенным.

— Что стряслось, Фуад? — спросил я. Он благодарно посмотрел на меня, словно потерявшийся ребенок, на которого обратили внимание.

— Одна черномазая сука стянула у меня тридцатку.

Я оглядел приятелей. Полу-хадж красноречиво возвел очи к потолку, Махмуд ухмылялся, как сытая гиена, Жак, казалось, вот-вот потеряет терпение.

— Черномазые суки, кажется, проделывают с тобой такое с завидной регулярностью, а, Фуад? — сказал Махмуд.

— Ничего подобного, — ответил тот, сделав жалкую попытку защититься.

— Ну, что на этот раз? — спросил Жак презрительно. — Где? Мы ее знаем?

— Новенькая.

— Опять новенькая, Фуад! — заметил я.

— Она нанялась в «Красный фонарь».

— А я думал, тебе запретили там показываться, — сказал Махмуд.

— Да, правда. Фатима до сих пор не разрешает мне покупать выпивку, но теперь я работаю у нее уборщиком и постоянно торчу там. Я больше не живу в магазине Хассана: он пускал меня на ночь на склад, но у Фатимы можно спать под стойкой!

— Значит, она не дает тебе пропустить стаканчик-другой в ее заведении, но зато позволяет выносить мусор, верно?

— Ну да! И еще подметать и чистить зеркала!

Махмуд с глубокомысленным видом кивнул:

— Я всегда говорил, что у Фатимы слишком доброе сердце, — произнес он, сохраняя серьезное выражение на лице. — Вы свидетели.

— Ну так что у тебя случилось? — спросил я, потеряв наконец терпение.

Ненавижу манеру Фуада полчаса ходить вокруг да около и мямлить разную ерунду.

— Понимаешь, я был в «Красном фонаре», и Фатима велела принести еще пару бутылок «Джонни Уокера», я вернулся сказать Насиру, и он мне их выдал, и я принес Фатиме, и она поставила их под стойку. А потом я спросил: «Что мне теперь делать?» — а она говорит: «Сядь, попей содовой», а я сказал: «Я просто посижу немного, хорошо?», и она ответила: «Хорошо», и тогда я занял место возле стойки и стал смотреть на людей, и тут подошла… подошла девушка, и села рядом…

— Чернокожая девушка? — уточнил Полу-хадж.

— Ага…

Полу-хадж значительно посмотрел на меня и сказал:

— В таких делах я всегда демонстрирую особую проницательность.

Я рассмеялся. Фуад продолжил:

— Ага. Ну так вот, чернокожая девушка оказалась настоящей красоткой, я никогда ее не видел раньше, и она объяснила, что только первую ночь работает у Фатимы, и я ей рассказал, что тут довольно грубые люди, и лучше быть настороже из-за кучи народа, которая набивается в бар по вечерам, и она сказала, что очень-очень благодарна за мой совет, потому что городские все бесчувственные и холодные и думают только о себе, а я не такой, и еще сказала, что ей очень приятно познакомиться с парнем вроде меня. Она меня поцеловала в щеку и позволила обнять за талию, а потом начала… начала…

— Начала тебя щупать, — помог ему Жак. Фуад сразу стал пунцовым.

— Она спросила: «Можно мне заказать что-нибудь выпить?», а я сказал, что денег у меня в обрез — только чтобы протянуть две недели, и тогда она спросила: «Ну а сколько?», и я ответил, что не знаю точно. Тогда девушка сказала, что, дескать, она уверена, на одну выпивку для нее у меня точно хватит, а я ответил: «Давай так: если у меня сейчас окажется больше тридцатки, то куплю, а если меньше — нет», и она сказала, давай, так будет по-честному, и я вынул деньги; угадайте-ка, что случилось? У меня оказалось тридцать киамов, ни больше, ни меньше, а мы не договаривались, что делать, если ровно тридцать! И тогда она сказала, что, дескать, все в порядке, я не должен ничего покупать для нее. Я подумал, что она поступила очень порядочно. И пока мы сидели рядом, она постоянно меня целовала, обнимала и… и трогала, и я решил, что здорово ей понравился. Угадайте-ка, что случилось потом?