Когда пророчества сбываются

— Отцы тоже участвуют, чтобы дать жизнь детям, — заметил Елисей.

Алевтина взглянула на него, прищурившись, и четко проговорила:

— Вы участвуете, и не более того. А мы вынашиваем детей и рожаем их в муках. И уже на этом основании власть должна принадлежать нам по праву. И я не вижу причин для того, чтобы лучшим представительницам женского рода отказываться от права повелевать. Это раньше вы, мужчины, были сильнее нас и могли выказывать свое превосходство. Но теперь, когда после Катастрофы в мир возвратилось то, что с древних времен звалось волшебством, некоторые из женщин оказались неизмеримо сильнее мужчин. Ведь известно, что волшебные способности передаются только по женской линии. И мне повезло быть одной из тех, кто наделен Мощью Небесного Огня, вновь посланной в мир Господом для того, чтобы люди сумели противостоять черному колдовству сподвижников Сатаны.

После этих слов Алевтина щелкнула пальцами, и свечи в массивных подсвечниках, стоящих на каминной полке, погашенные поздно вечером молодым холопом-уборщиком Васькой, вспыхнули вновь.

— Да воссияет свет! А то что-то у вас здесь темновато, — сказала сестра Возмездия, взглянув с улыбкой на удивленных мужчин.

Деревенский староста удивился не меньше своего друга, но все-таки проговорил:

— Я читал в одной старой книге, что еще при Евдокии Великой священник религии Ду, находящийся при дворе царицы, мудрый Гао Вэнь из Поднебесной Империи, предсказал перед своей смертью, что в страшный час, когда тьма обрушится на Сибирь, явится пророк, обладающий мощью неба. И он спасет всех. И этот пророк будет мужчиной.

— Мы тоже знаем об этом пророчестве. Но, увы, оно пока не сбывается, — проговорила Алевтина и поднялась по лестнице наверх, где на втором этаже гостеприимного дома находились опочивальни для важных гостей, застеленные коврами и обставленные самой настоящей городской мебелью. Обстановку для этих комнат хозяева приобретали у купцов постепенно, за многие годы. И теперь ради удобства гостей там имелись широкие кровати с мягкими пуховыми перинами, подушками и стеганными одеялами, большие шкафы для одежды и даже комоды для разных мелочей.

— Может быть, нам тоже следует пойти и вздремнуть? — предложил Федор Горелов, зевнув.

— Иди, если хочешь, поспи. А я не смогу уснуть. Знаешь, у стариков часто ночи проходят без нормального сна. Тем более, когда разнервничался. Я думаю о том, что утром на нас обрушится беда, — сказал Голованов.

— Не бери все это на себя, побереги здоровье. Груз слишком велик. Воеводу же выбрали, вот пусть он и молодые теперь решают, как пережить войну, — подсказал Горелов другу.

— Нет, Федя. Я так не могу. Не зря же меня старостой три раза подряд выбирали. Все деревенские надеются на меня. И я не в праве устраниться от дел. Тем более, в такое время, — проговорил Елисей.

Их разговор прервал посыльный от воеводы, ворвавшийся внутрь гостеприимного дома с криком:

— Разведчики вернулись!

Оба немолодых человека поднялись из кресел перед камином одновременно и спросили:

— И какие новости?

Парень лет двадцати, которого воевода послал сообщить вести старосте, произнес:

— Слова оленеводов подтвердились. Враги приближаются к Дружковке. Идут с севера через лес. Но, двигаются не быстро.

— Сколько их? Как вооружены? — спросил Елисей Голованов.

— Разведчики насчитали пару сотен гнобов с топорами и полсотни муданов с дубинами. Гнобы еще и в латах, — доложил посыльный.

— И это все? Или только передовой отряд? — вставил и свой вопрос хозяин гостеприимного дома.

Молодой парень ответил честно:

— Да кто же знает? Пока наши разведчики вот этих тварей тьмы увидели, пересчитали их, да назад поспешили. Идут неприятели медленно, потому что ночью по лесу сквозь глубокий снег да буреломы пробираются, но сворачивать, похоже, не намерены, прямо в сторону нашей деревни двигаются напролом. Скоро уже и на поля выйдут.

* * *

Петя Илларионов проснулся от звуков колокола. В Дружковке в него ударяли редко. Но, если уж ударяли, то это всегда означало что-нибудь важное. Вот только повода, важнее, чем на этот раз, на памяти Петра еще никогда не бывало. Лишь самые старые из деревенских жителей помнили, что так непрерывно колокол в последний раз звонил лишь в дни их юности. Звонил тревожно, призывая собираться на битву с врагом.

Когда Илларионовы поднялись по тревоге, быстро одевшись и взяв свое нехитрое оружие, луки со стрелами, да ножи, другие крестьяне уже бежали занимать места на засеке для отражения неприятеля. Командовали и распределяли прибывающих по стене для предстоящей обороны Елисей Голованов и Федор Горелов, облаченные в кольчуги. И Илларионовым сразу нашлось место на дощатом нешироком дозорном помосте, идущем с внутренней стороны вдоль всего верхнего края частокола. Здесь тоже лежал снег, а доски, промороженные насквозь, скользили под ногами. Но, Илларионовы быстро расчистили себе место, чтобы занять позицию. Петя и Ваня выглядывали из-за кольев справа, поближе к главным воротам, а их мать и Глеб находились левее. Обе сестры тоже рвались в бой, но мать приказала им оставаться и оборонять дом вместе с беженками, на случай, если враги прорвутся за частокол.

Петру и его братьям еще никогда не приходилось одновременно видеть столько людей с оружием. Прямо перед ними на другой стороне замерзшей речки деревенское ополчение готовилось отразить натиск неприятеля. Мужики в кольчугах и шлемах с копьями, вилами и топорами выстраивали пехотный строй. Наиболее лихие удальцы красовались на конях, облаченные тоже, как положено: в кольчугах, в шлемах и с саблями. Они образовали подобие кавалерии, оседлав ради такого дела собственных хозяйственных лошадей, больше, конечно, приспособленных для пахоты, чем для ратных дел.

Но, воевода Еремей решил, что лучше хоть такая кавалерия, чем никакой. Сам воевода сидел не на своей лошади Смуглянке, а на коне по кличке Чернявый, которого одолжил ему староста, сказав, что отцом этого мерина был самый настоящий боевой конь. И Чернявый, действительно, выглядел статным и сильным. Вот только того, насколько конь хорошо обучен, и не подведет ли в бою, не знал никто. Хотя староста и уверял, что со своим конем иногда занимался необходимыми упражнениями ради тренировки. Сзади пехотинцев стояла шеренга тех мужчин, которые лучше всего стреляли из луков. К ним поставили с луками и тех крестьян, кто не отличался силой, или по возрасту уже не подходил для переднего края. Слева готовились к сражению оленеводы, которых вызвался возглавить Афанасий Михайлов вместе со своим бойцовым котом.

Рыжик держался подле хозяина, время от времени позевывая и показывая чужакам свои страшные клыки, отчего кочевники очень побаивались нового командира. Ведь, если человек может совладать с подобным хищным животным, то уж и с любым из людей совладает, тем более. Так оленеводы для себя решили, стараясь не перечить Афанасию. А он смотрел на них свысока, сидя на своей лошади и держа в правой руке саблю. Левая его рука, когда-то лишившаяся в бою кисти, тоже не была бесполезной, потому что к ней Афанасий прикрепил круглый шит. Так что войска выстроились, готовые к сражению. А уже позади их всех, за промерзшей неширокой речкой, за зубьями частокола, оборону заняло резервное ополчение, состоящее из подростков и женщин, которых по количеству набралось никак не меньше, чем бойцов, выстроившихся перед засекой.

В набат начали бить, когда из леса показались враги. Уже давно рассвело. И вдали явственно просматривались высокие фигуры муданов, между которыми пока неясно мельтешили низкорослые гнобы. Но, по причине значительного расстояния, рассмотреть супостатов подробно сразу не получалось. Начинался новый зимний день. После снегопада, закончившегося накануне, погода обещала быть ясной, но морозной. Сероватый снег хрустел под ногами. И люди готовились встретить врагов, чтобы убить их.

Каждый крестьянин с младых ногтей знал, что Господь допускает лишать жизни живые существа ради пропитания. Деревенские всегда резали живность для получения мяса. В каждом хозяйстве и глава семьи, и домочадцы умели заколоть ножом и разделать курицу, свинью, козу, а то и корову. А потому все, кроме самых маленьких детей, имели представление об убийствах. Вот только на этот раз крестьянам предстояло убивать не для прокорма, а ради спасения собственных жизней. Впрочем, многие из них были готовы и к этому. Ведь почти каждый мужчина в Дружковке в пору своей молодости прошел через военную службу.