Когда рассеется туман
Шрифт:
А Па тут же взбесился и сказал, что пусть он потерял наследника, но у него по-прежнему есть завод, и там все хорошо, пусть бабушка успокоится. А бабушка не успокоилась и сказала, что банк уже начинает задавать всякие вопросы.
Тогда Па замолчал, и забеспокоилась я, потому что решила, что он идет к двери и меня сейчас поймают. А потом чуть не засмеялась от облегчения, потому что он снова заговорил, и я поняла, что он все еще сидит в кресле.
— И что, что он сказал?
Эммелин продолжала тоном актрисы, приближающейся к концу сложного отрывка.
— Сказал, что да, правда, во время
— Я и не знала, что ты так интересуешься бизнесом.
— Разумеется, интересуюсь, — оскорбленно заявила Эммелин. — А ты просто злишься, потому что в этот раз я знаю больше, чем ты.
Пауза. Затем голос Ханны:
— А не связан ли твой внезапный и горячий интерес к делам Па с сыном этого Лакстона, над фотографией которого в газете грезила недавно Фэнни?
— Теодор Лакстон? А он будет на обеде? Я и не знала, — сказала Эммелин, но в голосе ее прозвучала усмешка.
— Ты для него еще ребенок. Ему же не меньше тридцати.
— А мне почти пятнадцать, и все говорят, что я выгляжу старше своих лет.
Ханна закатила глаза.
— И вообще, любить никогда не рано, — заметила Эммелин. — Джульетте тоже было четырнадцать.
— Ага, и вспомни, чем все кончилось.
— Это было чистой воды недоразумение. Если бы они с Ромео поженились и их дурацкие родители прекратили им мешать, я уверена: они жили бы долго и счастливо. — Она вздохнула. — Я так хочу скорее замуж.
— Замужество — это тебе не танцы с симпатичным мужчиной, — сказала Ханна. — Там много всего другого.
Песня опять доиграла, и игла зацарапала пластинку.
— Какого?
Я прижалась потеплевшим лицом к холодному шелку платья Эммелин.
— К примеру, близость, — объяснила Ханна. — Интимная.
— Близость, — почти беззвучно повторила Эммелин. — Ой, бедная Фэнни.
Воцарилась тишина — мы все размышляли над судьбой Бедной Фэнни, которая недавно вышла замуж за Чужого Мужчину и уехала с ним в свадебное путешествие.
Я и сама уже успела испытать, что это за ужас такой. Несколько месяцев назад в деревне Билли — слабоумный сын рыбника, потащился за мной в переулок и зажал в безлюдном углу, лапая толстыми пальцами. Сперва я окаменела от страха, а потом вдруг вспомнила, что у меня в руках полная сумка здоровых макрелей, подняла ее повыше и треснула его по голове. Билли отпустил меня, но до этого все-таки успел залезть под юбку. Всю дорогу до дома меня передергивало от отвращения и потом, много дней подряд, я не могла по вечерам закрыть глаза, чтобы вновь не пережить эти жуткие минуты, гадая, что могло бы произойти, если бы мне не удалось отбиться.
— Ханна, — позвала Эммелин. — А как это — близость?
— Ну…
это… такие проявления любви, — неуверенно сказала Ханна. — Очень приятные, я надеюсь, с мужчиной, в которого ты влюблена, и ужасно противные с кем-нибудь еще.— Да понятно, что проявления. Но вот как это бывает?
Снова тишина.
— Ясно. Сама не знаешь, — сказала чуть погодя Эммелин. — По лицу вижу.
— Точно не знаю, но…
— Я спрошу Фэнни, когда она вернется. Уж она-то к тому времени будет знать точно.
Я пробежалась пальцами по прекрасным платьям Эммелин, отыскивая голубое и гадая, правду ли сказала Ханна. Действительно ли, те приставания, с которыми полез ко мне Билли, могли бы стать желанными с другим парнем? Вспомнилось, как Альфред несколько раз стоял рядом со мной на кухне, и меня охватывало странное, но приятное чувство.
— На самом деле, я не хочу замуж прямо сейчас. — Это опять Эммелин. — Просто Теодор Лакстон очень симпатичный.
— Богатый, ты хочешь сказать.
— Это почти одно и то же.
— Тебе просто повезло, что Па позволил тебе обедать со всеми внизу, — сказала Ханна. — Когда мне было четырнадцать, мне такого не разрешали.
— Мне почти пятнадцать.
— Наверное, ему просто не хватало народу за столом.
— Да. Какое счастье, что Фэнни вышла замуж за своего скучного толстяка и уехала в Италию на медовый месяц. Будь они дома, мне, скорей всего, пришлось бы обедать с няней Браун.
— А я бы лучше с няней обедала, чем с этими американцами.
— Глупости какие.
— А еще лучше — книжку бы почитала.
— Врунья, — не поверила Эммелин. — А зачем тогда ты вытащила то атласное платье цвета слоновой кости, которое Фэнни просила тебя не надевать при этом ее ужасном женихе? Ты бы его не выбрала, если б не хотела выглядеть получше.
Молчание. А затем радостный возглас Эммелин:
— Ха! Я права! Ты смеешься!
— Ну ладно, мне действительно интересно, — сдалась Ханна. И быстро добавила: — Но вовсе не потому, что я хочу произвести впечатление на каких-то там богатеньких американцев.
— Ой ли?
— Точно.
Заскрипели половицы — кто-то из сестер прошелся по комнате — и до сих пор поскрипывающий граммофон наконец замолчал.
— А чем же ты так интересуешься? — не успокоилась Эммелин. — Ведь не скудным же угощением миссис Таунсенд.
Я застыла, прислушиваясь. Когда Ханна ответила, ее голос звучал спокойно, но со скрытым волнением:
— Сегодня вечером я хочу попросить Па отпустить меня обратно в Лондон.
Я едва слышно вскрикнула, зарывшись в шкаф. Они ведь только что вернулись, неужто Ханна опять исчезнет?
— К бабушке? — уточнила Эммелин.
— Нет. Пожить одной. В квартире.
— В квартире? А с какой стати ты вдруг поселишься в квартире?
— Ты будешь смеяться… Я хочу найти работу. Эммелин не засмеялась.
— Какую еще работу?
— В какой-нибудь конторе. Печатать, стенографировать.
— Так ты же не умеешь стено… — Эммелин осеклась. — Ну конечно! Те бумаги, которые я нашла на прошлой неделе! Со значками вроде египетских иероглифов…
— Нет!
— Ты тайком изучала стенографию! — с негодованием продолжала Эммелин. — С мисс Принс?