Когда рухнет плотина
Шрифт:
Бричковского Долинов не удостоил своим вниманием. Любитель прекрасного сделал было шаг в нашу сторону - обиделся, вероятно, что им пренебрегли но потом передумал, криво усмехнулся, направился к толпе бывших узников подвала, которые не спешили расходиться, ошеломленные внезапным освобождением, и кучковались во дворе - и тут какая-то тетка в платке взвизгнула:
– Этот..! Вчера..! Доченьку мою..!
– и бросилась на него. К ней присоединились две соседние женщины, охваченные тем же порывом, а затем и вся толпа отпущенных на свободу, заразившись стадным инстинктом, накинулась на попавшегося под руку плейбоя. С толпой разъяренных женщин не справится ни одна сила на свете. Сколько ни палили в воздух курбатовцы, сколько ни прикладами по спинами - бабы не успокоились, пока не довели расправу до конца. Тогда они отпрянули, оставив то, во что превратился Бричковский, лежать под холодным дождем, самые капли которого вобрали в себя заливший небо недобрый румянец и, упав на
– Не смотри туда, не смотри, - шептал я, обнимая Анжелу, прижавшуюся лицом к моей груди, и сам старался не смотреть, но любопытные глаза косили, косили, острожно подбираясь к этой нечеткой окровавленной груде на краю поля зрения. У парня, пару минут назад рассказывавшего про грузина, лицо на глазах зеленело, сравниваясь цветом с его пятнистым камуфляжем. Потом по его груди и горлу прокатилась судорога, он зажал рот ладонью и бросился за "лендровер".
20.
О том, что с нами собираются делать, нам с Анжелой не сообщали. Несмотря на корректное и даже предупредительное обращение Долинова, нас обыскали - в третий раз за день - и, обнаружив у Анжелы пропуск от Грыхенко, вскоре дознались, что мы держали путь в Думу.
– Замечательно!
– сказал на это Долинов.
– Вместе поедем. А с Грыхенко у меня полная договоренность.
Его воинство погрузилось по машинам всех типов и размеров и понеслось по проспектам, как полный хозяин в городе. Я обратил внимание на кативший в конце процессии таинственный автобусик с занавесками на окнах, откуда никто не выходил. Долинов не наврал - Грыхенко явно вступил с ним в альянс. Регулярные войска выстроились перед длинным темно-серым зданием Думы как будто на парад, боевики - среди которых многие только вчера впервые взяли в руки оружие - расположились напротив них не слишком ровной линией. По этому коридору мы, словно почетные гости, в сопровождении большого эскорта вошли в Думу.
Появление Долинова чуть ли не под руку с Грыхенко явно было полнейшей неожиданностью. "Комитет примирения" собрался в кабинете какого-то важного деятеля, чуть ли не самого Брыкина, спикера. Кабинет выходил окнами во двор, и видимо поэтому считался более-менее безопасным. Обстановка чем-то напоминала утро после попойки. Весь т-образный стол был заставлен открытыми консервами, блюдами с бутербродами, фруктами, нарезанным хлебом, бутылками с газировкой и даже пивом - и все это не просто "надкусанное", а самым гадким, свинским образом раздавленное, поваленное, перевернутое; и на столе, и на полу - куски хлеба, полусъеденные шпроты, мандариновые шкурки, липкие лужи "кока-колы". Даже те, кто сидел, повскакали с мест - и застыли в изумлении, на мгновение-другое представив финальную сцену "Ревизора". Я увидел Орла в его малиновом галстуке, Дельфинова, Пурапутина. Были здесь Медузовский - директор экскаваторного завода, сейчас почти полностью разворованного, Александрюк - главный редактор "Светлоярского рабочего", Распадов - известный светлоярский писатель-почвенник; мелькнул отец Вассиан в черной рясе. Навстречу нам из кресла, точь-в-точь такого же, как у Бойкова, что вызвало у меня секундное чувство дежа-вю, поднимался Моллюсков. Первым пришел в себя Пурапутин. Он поспешил к Долинову, протягивая руки:
– Алексей Алексеевич, вот и вы! Мы вас давно поджидаем!
Долинов отстранил его рукой. Вальяжного благодушия, с которым он встречал Грыхенко, сейчас на его лице не было и в помине. Он шагнул к остолбеневшему Дельфинову и ткнул ему пальцем в грудь.
– Ну, кореш, это твои шестерки меня завалить пытались?
Дельфинов молчал.
– Отмазываться будешь? Ты меня реально достал своими наездами! Три раза! Головы тебе предъявить - все десять штук? Опознаешь свою пехоту?
Глаза Долинова сверкнули зеленью, он махнул рукой - и в коридоре заиграл какой-то марш Третьего рейха, бравурный, развязный, с залихватским рефреном "ва-ха-ха!" Звук был глухой, плывущий, как на старых пластинках. Долинов скинул шинель, в которую до сих пор кутался - и оказался вылитым Штирлицем в мундире штандартенфюрера. Только железного креста не хватало. Затем в кабинет вошли две длинноногих манекенщицы с тщательно уложенными светлыми волосами и с губами, нарисованными темной помадой на строгих лицах. Они были одеты в длинные, до пят, платья из прозрачной ткани; в огромные декольте, обрамленные пышными воланами, вылезали черные кружевные бюстгальтеры. Девушки старались держаться спокойно, хотя лицо одной из них заметно дергалось. Руками в ажурных сетчатых перчатках они держали между собой едва не волочившуюся по земле холстину, в которую было завернуто что-то крупное. Следом за ними шли два эсэсовца - для полного сходства им даже где-то раздобыли "шмайссеры". По сравнению с ними курбатовские боевики со своими красными повязками выглядели участниками плохой самодеятельности, да и сам Курбатов в своей черной коже казался штафиркой-провинциалом, по недоразумению затесавшимся на торжество арийского духа. Девушки вышли вперед, отпустили
края холстины - она раскрылась, и на пол вывалилось пять или шесть окровавленных голов.Все шарахнулись в стороны. Манекенщицы, очевидно, не знали, что за ношу они несут - они первые громко завизжали и отпрянули, повалившись на фальшивых эсэсовцев. Один Дельфинов бросился к холстине, на которой с внутренней стороны оказался нарисован какой-то пейзаж, замаранный кровью, и заорал:
– Моя картина!
Он развернулся и налетел на Орла с визгом: "Это ты нас сдал, козел!" Вспомнив свою боксерскую юность, Дельфинов нокаутировал генерала точным ударом, и массивное тело Орла повалилось, с грохотом опрокинув один из столов. Все, что стояло на столе, полетело на пол, под ноги бросившихся вперед людей Долинова. Дельфинов, оказавшись на генерале, вцепился ему в горло. Орел, хоть и оглушенный, сопротивлялся. Кто-то пытался оттащить от него алюминиевого босса, двое быков, ещё сохранивших золотые цепи как знаки различия, наоборот, поспешили на подмогу своему шефу. Все в кабинете смешалось в одну кучу. Одни пытались уберечься и сталкивались с теми, кто стремился им навстречу; люди скользили в пузырящихся лужах шипучки и спотыкались о раскатившиеся по всему полу круглые окровавленные предметы. Прибежавшие на шум курбатовцы открыли яростную пальбу по окнам и потолку. Я схватил Анжелу в охапку и прижал к стене, стараясь защитить её от осколков стекла, штукатурки и летевших со всех сторон горячих гильз.
Наконец, свара кое-как утихла. Дельфинова оттащили от Орла, и тот встал на ноги. Его лицо налилось кровью, говорить он не мог - только хрипел. Пурапутин метался между ними, хватал за рукава, капризным тоном уговаривал: "Господа, господа, спокойно!" Анжела шагнула к единственному уцелевшему столу, рухнула в кресло самого спикера, уткнула голову в сложенные на столешнице руки, и её лопатки затряслись, едва не прорывая замызганную, заляпанную ткань плаща.
Над Анжелой склонился отец Вассиан - круглолицый, румяненький, с прилизанными волосами, вполне благодушный - и принялся её утешать:
– Крепитесь, дочь моя, Господь с нами, Господь хранит своих чад...
– Шли бы вы к черту, батюшка, - прошипел я сквозь зубы, грудью ооталкивая его в сторону.
– Утешайте тех, кто с вашего благословения мертвые по канавам валяются!
– Поднять руку на поганого басурмана - не грех, не грех, а правое дело...
– забормотал он, отшатнувшись от меня, но продолжая умильно улыбаться.
– Так, - зловеще сказал Долинов, единственный сохранивший спокойствие в этом бедламе, - больше никто вякать не будет?
– и тут же забыл о своем нордическом имидже, взорвался, заорал, - Вы у меня грязь с ботинок слизывать будете, бакланы! Захотели без Долинова обойтись?! Ну как, получилось?! Сидите по уши в дерьме?! Да я ж вас выручать пришел, придурки! Чего не радуетесь?! Где твои орлы, Орел?! Нету! Все у меня! Съели?! Доперло?!
Дельфинов визгливо закричал генералу Грыхенко, торопясь, пока ему не заткнули рот, сбиваясь и путаясь в словах:
– Петр Терентьевич, и вы ему поверили?! Он провокатор в натуре! Он на Лубянку работает! Он всех нас заложил и повязал! У него команда - гэбэшные киллеры! Он нас конкретно засветит и под волыны подставит! И этот... этот... Мамонтенок, он у них под колпаком давно!
Мамонтенок-Дима шагнул к нему, хрустя по осколкам бутылок: "Щас ты у меня свой язык схаваешь!" Грыхенко молчал. Долинов же оттеснил Мамонтенка и проорал Дельфинову прямо в лицо:
– Молчи, козел позорный! Ты у меня вот где!
– и он сунул под нос Дельфинову кулак.
– Ты - никто! Где твоя братва?! Где комбинат?! Одни счета в швейцарских банках остались! Но их мы из тебя вытрясем! Забыл Тугрика?! Хочешь как его - в кислоте утопим?! Или пираньям тебя скормить?!
Дельфинов тяжело дышал, дергался между заломившими ему руки боевиками, яростно вращал глазами.
Долинов после напряженной паузы сказал:
– Ладно, кореш, с тобой мы ещё побазарим. А вот лоходромы твои мне глаза мозолят, - и он даже ничего не приказал, только показал пальцем на обоих шкафов, и их тут же окружили, скрутили, поволокли в коридор. Один из них вывернул голову к своему конвоиру - точно такому же быку, только с курбатовской повязкой на локте, и завопил:
– Толян, падла! Ссучился, да?! Да мы ж с тобой... вместе... вчера еще... А кого я из-под ментовских пуль вытащил?! Ты гондон, Толян! Я тебя с того света достану!!
Он продолжал орать в коридоре, пока не раздались выстрелы - две коротких очереди, и ещё два одиночных. Потом стало тихо-тихо.
Анжела подняла голову, сказала сухим, деревянным голосом:
– Витя, налей мне воды.
Я торопливо плеснул в стакан кока-колы, поставил перед ней. Анжела взяла стакан, сделала глоток - но поперхнулась, закашлялась, выплюнула чуть ли не половину обратно, на полированную столешницу и календарь, раскрытый на позавчерашнем дне. Я постучал Анжелу по спине, обнял за плечи, с трудом оторвавшись от стола - нервная разрядка приняла у меня парадоксальную форму: я начал поспешно хватать все, что попадется под руку, и набивать рот, мешая сыр с шоколадом и шпроты с мандаринами.