Когда тают льды. Песнь о Сибранде

Деметра вспыхнула, инстинктивно отодвинулась от меня, а я с ужасом понял, что готов вцепиться в эту женщину, как изголодавшийся медведь в ковш мёда. И признаться наконец, что жить не смогу без той, кто, как и я, связана обязательствами, чувством долга и нелепыми условностями – до которых мне сейчас совсем не было дела.

– Может, и так, – с вызовом бросила дочь Сильнейшего, – но Арк бы не стал… отдавать такого приказа. Мы знаем друг друга с детства, и он по крайней мере уважает… и ценит меня! Он бы не стал… не посмел бы…

– В таком случае предположим, что Фавиан просто предал своего господина, – вежливо, но с оттенком иронии согласился Люсьен. – Выполнял чужой приказ.

Госпожа Иннара нахмурилась, но я ответил раньше:

– Так и есть. Он сказал: асса Дейруин не давал указаний…

Оба колдуна удивлённо глянули в мою сторону, словно не ожидали, что я ещё жив и в голосе. Затем Деметра резко вскочила на ноги, пнув подвернувшийся под сапог камень.

– Поднимайтесь! Оба! Мы должны попасть в Ош к рассвету второго дня! Продержись, – обратилась уже ко мне, – в сикирийской гильдии должны быть кристаллы. Там и вытащим из тебя сердце стихии!

– Почему не сейчас? – глухо возразил я, растирая горячую грудь. – Кто-нибудь из вас может стать сосудом?

– Даже не проси, варвар, – фыркнул Люсьен, собирая вещи и сумки. – Я на такое не подписывался!

– Какой в этом смысл? – поддержала соотечественника Деметра. – Мы будем ещё худшими сосудами для артефакта – стонгардская кровь подходит для огня всё же лучше, чем бруттская. Ваши стихии родственные, просто ты слишком чувствителен… Мы с Люсьеном могли бы пронести в себе сердце воды или земли, но огонь… Пожалуйста, Сибранд! Продержись до Оша – там мы освободим тебя от артефакта, обещаю!

– Ради тебя?

Слова вырвались раньше, чем я дослушал бурные объяснения госпожи Иннары. Деметра вспыхнула, и меня обдало волной смущения, недовольства и горечи. Великий Дух! Избавь меня от позора!

– Нужно поторопиться, – сухо согласился Люсьен, бросив на меня короткий взгляд. – Иначе он и сам сгорит, и тебя с собой захватит.

Пока мои спутники решали, что делать с двумя лошадьми – Фавиана и Дины – я тщетно успокаивал чуждую стихию. Ощущения были не из приятных – совсем не уют вечернего костра и не покалывающие иглы огненных заклинаний. Чистая стихия оказалась злой и неутолимой: она вызывала из глубины души худшие из побуждений, многократно их усиливая, и обостряла добрые чувства до сумасбродства. В который раз я подумал, что теперь понимаю, каково это – быть сумасшедшим. До окончательного помешательства оставалось, по моим ощущениям, несколько часов.

Мы и так потеряли какое-то время, выбираясь из шахты. Подъёмник в этот раз, хвала Духу, сработал без неприятных сюрпризов; тёмные коридоры казались мёртвыми и пустыми. Я впитывал в себя обострённые чувства своих спутников – боль утраты, горечь и страстное желание убраться из жуткой шахты поскорее. Где-то там осталась прекрасная Дина, которая назвала меня братом – да примет Великий Дух в небесную обитель её смелую душу…

Внезапная догадка плеснула жару в раскалённые жилы. Почему в поход за сердцем отправилась именно немногословная, замкнутая Дина? Пожалуй, теперь я знал ответ. Легат Витольд не слишком-то жаловал женщин на службе, но если, как он говорил, она из добровольцев…

Ну конечно! Кого ещё, кроме братьев-сикирийцев, интересует судьба стонгардского народа?

– Вставай, – пихнул меня сапогом Люсьен. – Пора.

…Полуостров мы покинули к рассвету. Лошадей вёл за собой брутт, Деметра ехала рядом со мной, время от времени присматриваясь к призрачным языкам пламени, то и дело вспыхивавшим на моей коже. Большего вреда, чем нестерпимое жжение в груди, они доставить не могли – даже лёгкие ожоги, которые оставались после них, не причиняли ощутимой боли. А вот сердце внутри разгоралось с каждой минутой сильнее: будто раскалённой лавы напился до самого горла. От ледяного ветра, который Деметра наколдовывала каждый час, и остужающих заклятий легче становилось ненадолго, и с каждым разом сердце чуждой стихии всё злее вгрызалось в утробу, выжигая своё клеймо в слабой плоти.

Дальнейшее продвижение затруднялось ещё тем, что мои спутники окончательно выбились из сил: госпожа Иннара уже почти теряла сознание от усталости, Люсьен, судя по щедрым ощущениям, даруемым сердцем огня, держался из чистой гордости.

Мы остановились сразу же, как только проехали последнее из кочевых поселений полуострова. Среди людей оставаться не хотели: слишком явно светилась моя кожа, слишком яркими становились ощущения – мои и чужие. Усиливались обоняние, восприятие, слух, острее становилось зрение, лавина бушующих внутри эмоций накатывала волнами, так что я уже и понять не мог, где свои, где чужие. Спутники мои тоже забеспокоились – не на одного меня действовала коварная стихия. Выползала за пределы слабого, непригодного к огненной мощи тела, жадно и безжалостно набрасывалась на тех, кто рядом…

– Отдыхайте, – приказал глухо, через силу. – Я всё равно не смогу.

Бруттские колдуны не спорили: окончательно выдохлись к тому моменту. Госпожа Иннара уснула мгновенно, свернувшись клубочком у вечернего костра; Люсьен продержался немногим дольше, неуютно ёрзая на каменистой почве. В конце концов успокоился, подложив под спину походные сумки, и затих.

– Буди, если что, – сонно пробормотал напоследок, прикрывая глаза.

Вечерние тени тотчас разукрасили молодое лицо, выделяя резкие черты. Во сне Люсьен как никогда напоминал себя настоящего, кроме, пожалуй…

Я прикрыл глаза, подавляя в себе непрошеные воспоминания. На смену им пришли другие, а вслед за ними – мысли, отточенные обострившимися чувствами. Оттенки сомнений, закравшиеся подозрения – всё усилилось многократно, предлагая свои ответы на череду терзавших меня вопросов. К моменту, когда Люсьен, хрипло ругаясь спросонок, внезапно проснулся, я уже почти определился с тем, что собираюсь делать дальше. Сердце стихии ночью оказалось неожиданно податливым, не раздражаемое вереницей новых впечатлений, так что я бессовестно и безрассудно решил этим воспользоваться. Видит Дух, в здравом уме я бы трижды подумал, прежде чем вызывать Люсьена на откровенность – но в тот момент я не мог похвастать ни особым терпением, ни трезвым рассудком.

– Всё в порядке, светлячок? – налив себе воды, поинтересовался брутт. Постоял в нерешительности, затем всё-таки присел рядом. – Костёр-то у тебя почему погас? Зажги! Это одному тебе, между прочим, жарко.

Я стряхнул с пальцев несколько выскочивших из-под кожи язычков пламени – те весело прыгнули на заготовленный хворост, тотчас обернувшись ярким костром.

– Уже лучше, – пробормотал Люсьен, кутаясь в свой плащ. Прожжённый в нескольких местах огненными духами, он уже едва ли выполнял своё назначение. Поразмыслив ещё секунду или две, брутт придвинулся ко мне, с блаженством впитывая исходивший от артефакта жар. – Держишься?

Я неопределённо пожал плечами.

– О чём думаешь, варвар? – поинтересовался брутт, поддевая сапогом обгоревшую ветку.

– О Живых Ключах.

Люсьен замер на миг, затем порывисто обернулся. Меня обдало холодной волной страха, недоверия и злости.

– А именно? – колко спросил он.

– Как вы собирались попасть в царство воздуха, если среди вас не было магов-стонгардцев?

– А, это, – выдохнул молодой колдун, отворачиваясь. Тёплый вздох облегчения, частый пульс. – Деметра сказала, возьмём проводника из местных, попробуем с его помощью просочиться во врата. Или отнимем у альдов, которые, по сведениям Эллы, тоже проведали о том, что источник пробудился.