Когда умру, я стану снегом

В первый раз за долгое – долгое время она, сев на кровать, расплакалась. От отчаяния. Потому что совершенно не понимала, что делать. Поужинала хлебом. На общей кухне накипятила воды в ковше. Ржавой, из-под крана. Очень даже похоже на чай. А потом уснула крепким сном на голом матрасе, прикрывшись тоненьким коротким зеленым покрывалом. Настолько замызганным, что было неприятно прикасаться. Да она и спала одетая, все еще боясь, что кто-то придет ночью…

В общежитии, по просьбе завуча, нашли комплект постельного белья, выдали. Хотя оно тут было на крайний случай. Но, видимо, у Людки и был такой. Еще комендант притащила сумку, сказала, что собрали всем коллективом. В ней геркулес, маргарин, морковь, картошка, соль. Вари. Учись. Выживай. Постоянно помогать не будут. А с поступлением, если пообещали, то точно вопрос решат.

Людка экономила. Картошку мыла, варила в кожуре, потом чистила, резала и кидала в геркулесовый суп. В конце добавляла маленькую крупинку маргарина. Суп был противным, отчего-то пах мышами, но с голодухи она съедала его не глядя.

11

На рынок сходила и, к счастью, нашла там подработку. Случайно. Пока бродила между овощных рядов, высматривая подпорченные продукты под прилавками, чтобы потом, как все уйдут, их успеть поднять до дворника.

Заговорила с ней одна из торговок. Тучная, с большими бровями, кривым носом и зычным голосом.

– Девонька, поди сюда.

Людка дернулась, оглянулась неуверенно, ища глазами того, кого могли бы еще позвать. Но в проходе между рядами топталась она одна. Робко направилась к женщине, все ещё недоумевая, зачем она ей понадобилась.

– Ты, смотрю, тут частая гостья. Местная, наверное? А я вот приезжая, не знаю еще толком никого. У меня дом на Заречной. С большими теплицами, видела может? – Людка кивнула. Видела. И слышала о том, что поставили их по весне всего за неделю. Что было диковинкой. Она и сама несколько раз проходила мимо, чтобы посмотреть на высокие стеклянные крыши, представляя себе, что это волшебные замки.

А торговка уже во всю описывала прелесть предлагаемой работы – всего-то ежедневно полоть грядки, выкидывать траву и рыхлить междурядья. Не весь день, нет. Только после обеда, когда она сама возвращается с рынка. А платить будет исправно, вечером. И ей бы работницу, ну хотя бы такую вот шуструю, как Людка. Не поможет ли с поиском?

На работу она, конечно, пошла сама, все равно больше никого не знала. А упускать такую возможность не хотелось. Труд был нелегким, хозяйка та еще самодурка, но Людка терпела. Полола, таскала тяжелые мешки с травой, рыхлила жирную землю аккуратно, боясь повредить корешки растений. Не дай бог, завянут. Попадет.

Хозяйка платила каждый день, хоть и мало. Но иногда давала пару скрюченных горьких огурцов или начинающие темнеть от парши помидоры. И даже в конце месяца выдала пол-литра подсолнечного пахучего масла, пакетик белых длинных семечек и тандырную горячую лепешку, щедро присыпанную тмином.

"Вместо премии. Привет из солнечного Узбекистана."

Людка домой, в общежитие, практически бежала, крепко сжимая сверток с подарками. Счастливая, захлебывалась слюной от аромата, исходящего от свежей лепехи. Сама она ела только второсортный кислый хлеб. Самый дешевый. Подсушивала его и грызла сухарями. Так он был приемлем на вкус и не портился.

На входе ее остановила вахтерша. Обрадовала.

" Скоро к тебе подселят соседку. Не будет скучно. Приберись."

Людка, немного опешив от новости, по пути в комнату захватила ведро и тряпку из кладовки. Пыль она и так протирала ежедневно. Та лезла сквозь огромные щели в окнах, как ошалелая, покрывая все вокруг ровным серым слоем. А полы стоит вымыть. Посвежее будет.

Гостинцы отложила. Побежала набирать воды. Навела порядок, хотя собственно помещение было практически пустым. Натерла полы, хорошо заливая пыльные щели между крашенными досками. И только потом, полюбовавшись на свежую и прибранную комнату, села за стол. Долго наслаждалась узорчатым выдавленным в середине цветком на лепешке. Затем налила в тарелку, на самое донышко, лужицу душистого, тягучего, словно мед, подсолнечного масла. Отщипывая кусочки хлеба, макала их в янтарную жидкость и клала на язык, рассасывала, жмурясь от удовольствия, и только потом медленно разжевывала и глотала. Необыкновенно вкусно!

12

Соседкой оказалась вертлявая разукрашенная Наташка, выпускница одиннадцатого, не сдавшая вступительные экзамены в институт. Родители по блату, через магарычи по всем знакомым, устроили ее, непутевую, в ПТУ. На тот же курс, где будет учиться Люда. Несмотря на вздорный и шебутной характер, Наташка была незлой. Делилась сладостями, которыми ее одаривали парни на дискотеках, и даже дала на первое время несколько тетрадей, с возвратом. Питалась соседка в столовой, так что за свои похлебки Люде не было стыдно. И несмотря на постоянные приглашения сожительницы погулять с ней в парке, сходить на городскую дискотеку, пробежаться по магазинам, она всегда отвечала Наталье отказом.

Потом как-то до Наташки дошло, что бедняге и надеть-то нечего. Попросила свою мать привезти мешок старых вещей. Людка и их не взяла. Слишком откровенные, кричащие. Она бы не смогла такие носить. Забрала из пакета только пару неношеных теплых рейтуз, фланелевую пижаму, вытянутую и линялую, да длинную вязаную кофту. Наташка, к радости, не обиделась. И, кажется, даже вздохнула с облегчением. Соперничества она, долговязая и конопатая, боялась больше всего.

Подработки в теплице кончились одновременно с началом занятий в училище. Документы из школы, как и обещала, завуч затребовала сама, по почте. Возможно, и с матерью говорила, ведь не могла же та совсем её не искать… Но мать, к счастью или сожалению, так и не приехала – ни за Людкой, ни даже узнать, как устроилась дочь.

Пришлось смириться. Хотя, она ведь сама сбежала из дома. Без объяснений, своровав у матери деньги. Немного, конечно. Но все же стыдно было неимоверно. Потом, когда-нибудь потом, она заработает и вернет. Приедет домой, к матери и сестрам с подарками, в богатом полушубке, как у Наташки, в теплых сапожках на натуральном меху. Матери купит сумочку, ту самую, на которую та заглядывалась в кожгалантерейном отделе. Сестрам накупит бантов, белых, разноцветных, гофрированных. И сладостей, чтобы вдоволь. Но это потом, а сейчас ей предстояло выучиться.

И выжить…

13

Уснула только под утро, беспробудным, тяжелым сном. Как и когда пришел Рыжий, не слышала. Но очнувшись, увидела, что на столе стоит ведро, полное молока, аккуратно прикрытое вафельным белым полотенчиком. Она так и сидела в кресле, затекшая, помятая, с интересом рассматривая сквозь стекло Моську, вышедшую из будки и лающую на сороку. Та скакала рядом и нарочно дразнила дворнягу, понимая, возможно, что никуда собаке с цепи не деться.

Совсем как ей, Людмиле.

Интерес мужика, деревенского и неотесанного, был виден сразу. Но к чему ей, прикованной цепями, рваться, терзать себя нелепыми надеждами? Для нее все это теперь чуждо, обрыдло, бессмысленно…

***

С мужем, Игорем, Люда познакомилась на творческом вечере.

У стены, сжавшись от холода и смущения, стояла она, прикрывая одной туфлей сбитый и потрепанный носок другой туфли. Парень стоял неподалеку, топтался, точно также не понимая, что он тут делает.