Когда вмешалась жизнь

Он покачал головой.

— Ну, давай. Вкус потрясающий.

Продолжая качать головой, он усмехнулся.

— Итак, мы снова возвращаемся к потрясающему, как в пивоварне в вечер моего дня рождения, когда для тебя все было потрясающим.

Она облизнула липкие губы, затем поморщилась.

— Боюсь, твоя память о том вечере немного лучше моей. Вот, держи.

Он не успел увернуться от кусочка пончика, который она втиснула ему в губы. Сухой и не потрясающий, как он и подозревал.

— Спасибо, Паркер.

Пока она хохотала, запрокинув голову, он наклонился, сжал в кулак подол ее белой майки и использовал ее как салфетку, отчаянно пытаясь не обращать внимания на то, насколько мягкой и теплой казалась ее кожа, когда костяшки его пальцев касались ее.

— Эй! Какого черта?

— Ох… — он выпрямился, — …прости, Паркер, но расплата — сука.

Прищурив глаза, она зарычала.

— Хватит говорить «Паркер», и ты прав. Расплата — сука.

Гас вытер остатки с губ краем футболки, не упустив быстрый взгляд, который она бросила, когда он поднял ткань, обнажая пресс. Пусть он добавит еще один мудацкий поступок в свой растущий список, но он вытирался дольше, чем нужно, потому что уже слишком давно женщина не смотрела на него так, как Паркер: поневоле облизывая губы.

— Я не понимаю. Паркер — твое имя. Называя тебя «мисс Круз», я бы чувствовал себя шестидесятилетним профессором, вручающим тебе результаты выпускного экзамена.

— Ну, это лучше, чем то, как ты произносишь мое имя.

— И как же?

Она закатила глаза, словно его вопрос был настолько безумным, затем вытащила второй пончик — в шоколадной глазури.

— Сам знаешь. — В ее рот уместилась половина пончика, и Гас задумался, какие еще крупные предметы туда могли бы поместиться.

Он поблагодарил Бога за то, что в то утро выбрал джинсы, позволившие сдерживать его член… мучительно сдерживать.

— Нет. Не знаю.

Паркер прижала руку к набитому до отказа рту.

— Порочно.

— Порочно? — рассмеялся он.

Она кивнула, медленно пережевывая, будто он применит на ней метод Геймлиха, если ей не удастся проглотить полностью.

— Да, — пробормотала она, а затем дважды сглотнула. — Когда ты произносишь мое имя, оно звучит порочно… или… эротично.

— Пар-кер. — Он пожал плечами. — Нет. Не думаю, что это звучит порочно или эротично. П-ар-к-ер.

Он закатил глаза, затем покачал головой.

— Неа. Ты чокнутая. Я произношу его также как все остальные.

— Нет. Поверь мне. — Вторую половину пончика она держала во рту, пока пристегивала ремень безопасности. Затем откусила еще кусочек и бросила остаток в пакет. — Но у меня нет времени с тобой спорить. Мне нужно переделать кучу важных дел для твоей жены, включая завершение подготовки для вашей грандиозной феерии Четвертого июля.

— Это всего лишь барбекю.

Она разразилась саркастическим смехом.

— О, приятель, это нечто большее, чем просто барбекю. Ожидается выступление местной группы, и, хотя Ромео в списке нет, я могла бы проверить, доступен ли он.

— Это все равно барбекю, — проворчал Гас, оставив гневные слова неразборчивыми.

Паркер снова рассмеялась.

— Не будет ни гриля, ни соуса для барбекю. Меню больше похоже на чаепитие. Мне велено не допускать на стол ничего жареного, ничего, чем можно испачкаться, ничего с большим количеством лука или чеснока и ничего, что оседало бы на костях. Только бутылочное пиво и белое вино. Еще подадут сангрию, но не в доме, что выполнимо, поскольку шатер, который установят на заднем дворе, лучше, чем многие дома местных жителей.

Мысли об убийстве жены никогда не приходили ему в голову… до этого момента.

— Мне нужно позвонить. Еще раз спасибо, что подвезла.

Теплая и манящая улыбка появилась на губах Паркер, и в этот краткий миг ее улыбка была всем, что имело значение. Вот, что заставляло его вести себя так: говорить неуместные вещи, безрассудно относиться к своему браку. Ничего, кроме солнечного света и блаженства, соблазняло его так, как он даже не мог себе представить. Паркер Круз была сияющим солнцем и блаженством.

— Пока, мистер Уэстман. — Она подмигнула.

Он захлопнул дверцу и моргнул, возвращаясь к реальности и к жене, превратившейся в высокомерную госпожу.

*

Гас припарковал фургон возле нового строящегося дома, прямо за грузовиком Эйба. Если бы он позвонил Сабрине по дороге, мог бы оказаться в кювете или посреди столкнувшихся автомобилей. Двадцать минут спустя он все еще не мог сдержать гнева, от которого тряслись руки.

— У меня есть… две минуты, Август. Что тебе нужно?

— Не расскажешь, почему наше «маленькое барбекю» превратилось в нечто, достойное приема королевской семьи?

— Боже, Август! Пожалуйста, не говори, что ты звонишь мне в разгар дня из-за этого.

— Барбекю, Сабрина. Гриль или жаровня, зефир, костер, шезлонги и пиво в банках или, может быть, в кеге со стопкой красных стаканчиков. О чем, черт возьми, ты думала? Шатер? Сангрия? Мы не такие люди!

— Успокойся. Я не прошу тебе делать что-то большее, чем просто появиться там… желательно не в спортивной одежде или в чем-то на чем есть логотип, и без бейсболки.

В тот момент он поклялся никогда не снимать бейсболку «Кабс» и не носить ничего, кроме футболок с огромными логотипами.

— Я не заплачу за это ни пени.

Снисходительный смех, донесшийся из динамика, словно кислота, обжег его нервы.

— Вот почему в прошлом году мы открыли отдельные счета.

Он показал телефону средний палец.

— Да, мы не нуждались в отдельных счетах, когда я зарабатывал больше тебя.

— Сейчас мне некогда слушать о твоей неуверенности. У одного из нас есть работа, которая не оставляет времени на бессмысленные разговоры об уязвленном эго. До свидания, Август.

Он бросил телефон на приборную панель.

— Бл*ть!

Тук. Тук. Тук.

Гас повернулся на стук костяшек пальцев Эйба по окну. Он толкнул дверцу, заставив Эйба отступить на несколько шагов.

— Позволь, угадаю. Обычная замена масла и проверка колес обернулись новыми тормозами, новым аккумулятором и счетом, в три раза превышающим твои ожидания.

— Нет. — Гас захлопнул дверцу и направился к дому. — Любовь всей моей жизни превратилась в неузнаваемую…