Когда выпадает снег
Шрифт:
Это смутило меня, и я ещё больше пожалела, что не сбежала вовремя.
Эти двое шли впереди, но Антон держался рядом со мной. «Мы ищем «коней»», - тихо поведал он мне, и этот околофутбольный сленг, нисколько ему не шедший, показался мне смешным и жалким. Его, кажется, распирало от гордости потому, что я, вроде как, была его девушкой, была с ним.
- Только если мы будем драться, уйди, ладно? Чтобы тебя не задели, - проговорил он заботливо.
Я фыркнула, но промолчала.
Арбатские переулки были заснежены и по-будничному пусты. Чернел расчищенный асфальт. Капало с крыш. Никаких коней и в помине не было. Вообще никого не было.
- Слушай, может, у тебя дома дела какие-нибудь есть? – наконец, рявкнул он, оборачиваясь и становясь передо мной.
Я замерла, физически ощутив почти сто килограммов агрессии рядом с собой. Волна страха захлестнула меня и заставила покраснеть до слез, до полной неспособности думать.
- Нет у меня дел, - огрызнулась я, но ни мои слова, ни мой тон его не обманули.
Он снова оглядел меня мрачно и неприязненно.
- А то, может, пошла бы, занялась ими?
Второй парень, которого мне никто не представил, стоял и ухмылялся.
Я знала, что нельзя уходить, когда тебя гонят. Ни за что. Надо стоять на месте. Мои глаза метнулись к Антону, - тот выглядел растерянно, - и снова вернулись к этому Паше и затравленно (как мне представлялось позже) в него впились.
Я невольно отступила на шаг.
- Да пошёл ты, - выдавила я.
- Я бы не «пошёл». А вот ты, действительно, шла бы отсюда. Иди, - сказал он. Каждое слово он будто выплёвывал мне в лицо.
Они все смотрели на меня, словно гнули к земле этими взглядами. А я ведь даже ничего им не сделала. Я никогда никому не нравилась, кроме таких вот чудиков, как этот Антон, - мелькнуло у меня в голове, и эта мысль внезапно сломала меня.
- Урод, - сказала я, но уже уходила. Уже сделала шаг в сторону, остановить отступление теперь было невозможно, я развернулась и пошла прочь.
Антон стоял, повесив голову, и новая мысль пришла мне в голову. Я обернулась.
- Ты идёшь? – спросила я.
Он вскинул голову, и посмотрел на меня, как мне показалось, с укором.
Я видела, как он разрывается между щенячьей преданностью этому жлобскому Паше и второму физкультурнику, имени которого я не знала, и новоявленной преданностью мне. Но не хочет делать выбор. Я сделала ещё один шаг, и Антон решился.
- Ну ладно, парни, пока, - всё-таки пробормотал он и поплелся следом за мной.
Я не смотрела на него, видела только ботинки, шагающие рядом с моими, месящие ту же снежную кашу. Мои ботинки и так местами просили каши, и ноги у меня были уже сырыми.
Мы прошли переулком и оказались на бульваре.
- Что будем делать? – уныло спросил он и оглянулся по сторонам.
Я пожала плечами.
- Откуда я знаю.
Я жалела, что позвала его, мне теперь отчаянно хотелось от него отделаться. Кажется, он тоже на меня злился, но всё ещё хотел, чтобы я была его девушкой. Поэтому послушно шагал рядом.
Мы зашли в подворотню и остановились. Развернулись друг к другу.
Антон потянулся к моему лицу своими глупыми губами, и мне вдруг стало смешно и немного противно. Я поцеловала его, без всякой этой слюняво-девичьей робости, с языком и всеми делами.
Вблизи от него пахло. Не так, чтобы очень противно, но довольно резко. Застарелым потом, его собственным телом, ветхостью давно не стиранных шмоток, хотя сами шмотки были куда круче, чем мои, это было заметно даже в том
жутком состоянии, в котором они находились. Я упёрлась рукой в его тощую грудь.- Ты вообще когда-нибудь моешься? – спросила я.
Он смутился и шмыгнул носом.
- Когда прихожу домой, моюсь, - угрюмо ответил он.
Я промолчала. Наверное, он ждал, что я спрошу, что у него там творится в семье, думаю, он даже рассказал бы мне. Возможно, рассказал бы то, что никому и никогда не рассказывал. Но я не хотела быть доброй, это была бы ложь.
Я кивнула и вышла из арки.
- Слушай, погоди, - он догнал меня.
Из носа у меня, как назло лилось. Я достала платок и высморкалась. Потом посмотрела на него. Брови у него срастались на переносице, расходились по выступающим надбровным дугам, редкие волоски довольно противно пробивались и на лице, над верхней губой, - и всё это лицо, вся кожа, была перепахана и воспалена угревой сыпью, словно пульсировало вулканическими очагами. И всё же сами черты лица были крупные, хорошие, и вдруг мне стало немного обидно, что когда-нибудь он станет красивым и достанется кому-нибудь другому.
- Пока, - сказала я.
- Ты позвонишь? – спросил он.
- Может быть. Да и вообще, наверное, пересечёмся. Ты ведь здесь постоянно ошиваешься? – добавила я намеренно грубо.
- А ты? – в ответ спросил он.
Я не ответила, просто развернулась и ушла.
Я снова шла по Арбату и теперь была одна. Меня знобило. Трясло. Перед глазами раз за разом вставала эта «сцена на снегу». Лицо этого Паши. Я сто раз видела такое в фильмах про волков: рычанье, поскуливание, лязг зубов, вставшие дыбом загривки и поджатые хвосты. Меня бросало в дрожь от отвращения и стыда, потому что поджатый хвост в этой сцене был у меня.
Наверняка, Антон нашёл их и уже ползал на брюхе, чтобы они приняли его обратно.
Я шла и думала: может быть, надо было ударить Пашу этого, и я ненавидела себя за эту неспособность мгновенно оценить агрессию и отреагировать. Наверное, нужно было. Я не боялась того, что он просто сметёт меня или вышибет дух одним ударом. Это было бы не так унизительно. В общем-то, мне было плевать на то, что последовало бы за этим. Девчонки вечно обливают обидчика словесным поносом вместо того, чтобы честно врезать, не мараясь, и это выглядит жалко. В общем, не страх боли меня останавливал. Просто я слегка тормознутая. Только потом понимаю, что нужно было просто врезать.
Так же, как тогда, в школе, с Горшковым.
Я чуть не взвыла от досады. Прямо в стену башкой, с разбегу, врезалась бы, до того ненавидела себя в эту минуту.
На Новом Арбате мигание витрин уже замутилось сумерками, громко звучала музыка. Я побродила немного по торговому центру среди дорогущих магазинов, но, кажется, по моему внешнему виду было слишком заметно, что денег у меня нет, потому что продавщицы и охранники косились на меня неприязненно. Я вышла обратно на проспект.
Встречных лиц было уже не различить. Темнело быстро, и, когда я дошла до реки, меня будто обступила ночь. Горящая огнями, и всё-таки, будто бы, глухая и тёмная.
Я поднялась на мост. Ледяной ветер наверху едва не сбил меня с ног. Я дошла до середины моста, перегнулась через перила и посмотрела вниз. Река начала покрываться зеленоватыми льдинами, снег падал в воду и таял. Я отклонилась назад и с размаху плюнула вниз. Засунув руки в карманы и дрожа от холода, смотрела, как мой плевок летит и исчезает в чёрной воде.