Когда выпадает снег

 Свистел ветер, начиналась метель, и я даже не сразу заметила человека, стоявшего передо мной на тротуаре. Он не то, чтобы занимал весь тротуар, но пройти мимо него было невозможно, и я остановилась, не дойдя до него нескольких шагов.

 Я постаралась перейти в тревожный режим, нужно было как следует испугаться, но не чувствовала ничего кроме усталости, и желания, чтобы он просто убрался с дороги и дал мне пройти. Наверное, это был тот момент, когда спать хочется больше, чем жить.

 Человек на тротуаре покачнулся. Посмотрел на меня. Заговорил он так тихо, что я едва услышала его.

 - Холодно, - сказал он.

 Я кивнула. Ждала, что он будет делать дальше

 - Ты замерзла, - наконец, сказал он.

 - А вы нет? – спросила я.

 Он не ответил. Лицо его было в тени, и я никак не могла разглядеть его. Я ещё раз оценила ширину тротуара, и снова вышло, что его не обойти.

 Меня начала бить дрожь.

 - Слушайте, я пойду, а то мне еще далеко идти, - сказала я, замёрзшие губы плохо меня слушались.

 Он кивнул, но не отошел с дороги.

 - Пешком идешь? – спросил он.

 У меня стучали зубы, и я снова только кивнула.

 - Поздно уже.

 - Да не очень, вроде, - возразила я, но снова не получила ответа.

 - Не волнуется никто, - сказал он.

 Не думая, почти не слушая его уже, я кивнула снова.

 Кажется, он улыбнулся, мне стало по-настоящему стрёмно.

 Я подышала на руки, пытаясь хоть немного согреться и одновременно прикидывая, можно ли обойти его по проезжей части. Ещё раз подышала на скрюченные багровые пальцы. Он смотрел на меня и не уходил с дороги, и я не решалась бежать.

 - Я там живу, - сказал он. – Наверху.

 Кивком головы он указал куда-то на другую сторону реки. Я посмотрела и тут же вернулась взглядом к нему.

 - Оттуда всё видно, - он покачнулся, но устоял на ногах. Меня он словно и не видел больше.

 Я подула на окостеневшие пальцы, потом приложила ладонь ко рту и попыталась согреть нос.

– Я видел, как люди прыгают, - сообщил он. Это прозвучало как-то очень интимно, будто он чем-то поделился со мной.

 Я посмотрела на него. Он был сумасшедшим, это теперь было ясно.

 Он сделал шаг к чугунным перилам, положил на них руки. Я заметила, наконец, что он одет очень легко, но, кажется, не мёрзнет.

 - На лёд прыгать больно. Наверное, - добавил он и кивнул на изломанную полоску черной воды внизу.

 Я оторвала взгляд от его фигуры и глянула вниз. На чёрную поверхность падали пуховые снежинки и таяли.

 - Ты спрыгнуть хотела? – спросил он вдруг, и сделал шаг ко мне.

 Я оттолкнула его руку и юркнула мимо него на проезжую часть.

 Навстречу мне неслись машины. На одеревеневших ногах я пробежала несколько метров, и только тогда решилась оглянуться. Он за мной не бежал. Стоял у парапета и, кажется, смотрел мне вслед, хотя разглядеть что-либо из-за метели было невозможно. Я перевела дух и вернулась на тротуар. Кажется, он не собирался меня преследовать.

 Я оборачивалась, пока не дошла до конца моста. Если он и стоял там по-прежнему, то я его больше не видела.

 И только потом, уже выйдя на Кутузовский проспект, я вдруг подумала – а вдруг он сам собирался прыгнуть с моста? Я остановилась на тротуаре. Он сказал, что его дом на этой стороне, и вряд ли он мог в такой одежде далеко уйти. Было адски холодно, и я потопала ногами и попрыгала, чтобы согреться, подождала ещё немного, но он не появлялся. Только снегопад усиливался.

 Я ждала, пока хватило сил терпеть, но он так и не появился.

 5.Дальше от берегов

 Я так долго добиралась в этот вечер домой, что впечатление от последней встречи, да и от всего, что было днём, почти стёрлись.

 Ещё только поворачивая ключ в замке, я поняла, что отец всплыл на поверхность. Следующая неделя у него была рабочая. Трещали и скрипели сминаемые пивные баклажки.

Я даже для себя не могла определить, когда он был противнее: раньше, когда пил по-настоящему, или теперь. Уж больно он стал самодовольным от того, что не упился до смерти, что так ловко ушёл у неё из-под носа, - как будто это доказывало правильность его жизненного пути, начиная с колыбели. А меня каким-то образом окончательно делало неудачницей в его глазах.

Так что я даже не завернула на кухню, чтобы наведаться к холодильнику, и прошла прямо в свою комнату.

 Собственно, есть я и не хотела. Я даже не стала включать свет.

 Меня знобило, и моих сил хватило только на то, чтобы добраться до постели, забраться с головой под одеяло и там сдохнуть. Перед тем, как отрубиться, я попыталась подсчитать, сколько времени меня не было в школе, но эти мысли были утомительными и отдавали безнадёжностью. Глупо было прийти только для того, чтобы нахватать новых двоек.

 Кажется, ночью у меня начался жар. Мутные тяжёлые сны вереницей плыли через мою голову. В какой-то момент мне стал сниться тот человек с моста, и обрывки этого сна какое-то время висели надо мной после того, как я проснулась. Темнота вокруг словно пульсировала и была красноватой по краям. «Я видел, как люди прыгают», - вспомнила я, и больше всего меня теперь, кажется, поразила вот эта форма глагола «видел». Я так привыкла говорить и думать про себя: «я видела», «я подумала», и тут вдруг это мужское «я видел». Это было существо другого пола, всё равно что инопланетянин, и это поразило меня. Был ли мир вокруг для него другим? Видел ли он его как-то по-другому, только потому, что он его «видел», а не «видела»?

 Сон, от которого я очнулась, тоже был странный, и каким-то вывернутым образом волнующий. Во сне мне было жаль, что этот человек не пытался удержать меня, когда я убегала; я ещё живо чувствовала это сожаление, лёжа в темноте; потом ощущение стало развеиваться. Я заснула снова и в следующий раз проснулась от холода, и никак не могла согреться.

 За окном всё ещё была ночь. Кое-как я встала, дошла до шкафа и взяла второе одеяло, но даже под двумя одеялами меня трясло, и я долго возилась, пытаясь подоткнуть под себя их края.

 Я никогда не заболевала от пары часов, проведённых на морозе, - на самом деле, один раз я чуть насмерть не замерзла, но простудиться не простудилась, - но тут я была рада заболеть. Когда мать утром будила меня, я чувствовала себя так плохо, что мне не нужно даже было притворяться, чтобы она мне поверила. Кажется, она волновалась за меня и чувствовала вину за то, что не может остаться дома. Я накрылась одеялом с головой, и слушала приглушённые им звуки, пока не заснула снова.

 Проснулась я одна. Отец ушёл на недельную вахту, и квартира была в полном моём распоряжении. Я чувствовала себя и впрямь неважно, но пустая квартира того стоила.