Когда я вгляделся в твои черты

– Да. Ты заходи, мы как раз ели недавно. Там ещё много осталось. Будешь?

– Не откажусь, пожалуй.

Они прошли в столовую. Пик тут же бросилась с объятиями к Галлиардам и Райнеру, а Эрен метнул в сторону Жана восторженный взгляд и незаметно для посторонних поднял вверх большой палец, широко улыбнувшись. Конни положил гостье поесть и присел на уши с рассказами о том, что здесь происходило до её приезда, подкрепляя речь огромным количеством «фотокомпромата» в телефоне. С улицы вернулись Саша и Микаса, принёсшие с собой по большой охапке полевых цветов.

– Девчата, приветик!
– щебетнула им Пик.

– Какие симпатичные у тебя кольца!
– взвизгнула Саша. Подбежала к подруге и стала как сорока высматривать украшения.

– Рада знакомству, - тепло произнесла Микаса.
– Жан столько о тебе рассказывал.

– Жан? Ты, наверное, хотела сказать «Порко»?

– Да нет же - Жан, - с улыбкой настояла Аккерман.

– О. Понятно.

Микаса пожала плечами и начала разыскивать по шкафчикам парочку ваз. Её поиски довольно быстро увенчались успехом. Отправившись в спальню, она с благоговением принялась расставлять в найденные вазы букеты. Через несколько минут в комнату вошёл Эрен и с удивлением поглядел на её хлопоты.

– Ух ты! Здорово. Я и не заметил, что ты принесла с собой такую красоту.
– Он уткнулся носом в душистый ворох лепестков.

– Это чтобы трахаться было уютнее.

– Вот как… Миленько.
– Эрен обнял её со спины и поцеловал в щёку.

Микаса сильнее прижалась к нему, уютно поёрзав, затем взяла с постели одну из подушек и ушла к Армину смотреть фильм.

Поздним вечером ребята всей толпой прибыли к озеру. Живописное и загадочное под сенью августовских сумерек, похожее на гигантское зеркало из сказочной долины, оно так и манило погрузиться в свои тёмные обволакивающие воды, оставить в них навязчивые мысли и тревоги.

Парой движений скинув шорты и футболки, Конни с Марселем заорали, как при падении с обрыва, и с брызгами понеслись в глубину. Райнер, дав прикурить Эрену и задымив сам, встал подле Порко, ведущего пошлый разговорчик с какой-то девицей: он периодически матерился на плохую связь и намеренно говорил как можно громче в самые пикантные моменты беседы, чтобы эпатировать и веселить приятелей. Микаса взяла Эрена за руки и повела за собой в воду, нарочно игнорируя тлеющую у него во рту сигарету. Её забавляло, как он хмурился и опасливо задирал подбородок во время плавания, чтобы не дать затухнуть огоньку.

Пик до сих пор не раздевалась. Села на большой валун и с тоской смотрела на Порко, кривляющегося в пылу разговора.

– Я раньше не замечал, что он тебе интересен, - подле неё раздался голос Кирштайна.

– Так раньше и не был, - сконфуженно ответила Пик, и ей сделалось не по себе, что для кого-то вдруг стали очевидны чувства, о которых она никому не рассказывала.
– Он с детского сада был мне другом - моим братишкой. А теперь всё как-то запуталось, но я, кажется, так и осталась «сестрёнкой»… - Она замолчала и настороженно уставилась в глаза внимательно слушающему её Жану.

– Нет-нет! Ты только не думай, что я ему взболтну!
– мгновенно догадался он.
– Я, конечно, бываю придурком, но ни за что не подставлю тебя да ещё и так подло.

– Ты всё время заботишься обо мне… Не знаю почему, но это трогательно.

Она робко смяла голубой подол юбки и склонила набок голову; густая чёрная копна каскадом рассыпалась по плечу Пик, а Жан не переставал восхищаться ею: «Нет, и впрямь ведь русалка!»

– Мне нравятся твои волосы, - позабыв, как дышать, произнёс он.
– И юбка твоя нравится. И блёстки на коже. И то, как ты руку полумесяцем гнёшь, когда машешь издалека. И то, как сонно говоришь. И твоя улыбка - нравится! И ты. Ты очень мне нравишься…

Жан обомлел и отвернулся. Ему было стыдно, что не вовремя полез со своей влюблённостью, когда ей грустно из-за другого парня. Но и с собой ничего не мог сделать: знал, что, если уж набрался смелости, так лучше говорить сейчас, а не ждать годами удобного случая. Он рассматривал пальцы своих ног, увязшие в песке и сухих сосновых иголках, ожидая насмешливой словесной кары. Но Пик лишь невесомо дотронулась до прядей на его виске и приладила их в сторону уха. Жан вновь обернулся к ней с застывшим внутри зрачков вопросом.

– Ты чего, испугался, что я дразнить тебя стану?

– Ну, обычно ты со мной именно так и общаешься.

– Только не когда в моих руках такая чудовищная власть. Это было бы жестоко.
– Пик снова взглянула в сторону Порко.
– Жаль, что я не влюблена в тебя. Ты хоть и малолетка для меня, но, наверное, взаимность - это прикольно. Знаешь, когда я поняла, что меня влечёт к Покко, то с маниакальной дотошностью стала анализировать свои чувства. Почему именно он? Почему лучший друг? И мне всё чаще кажется, что это воплощение моих несуразных кошмаров…

– Как-то жутковато звучит.

– Дело в маме. Понимаешь, она растила меня без отца и вечно пыталась контролировать. Но поскольку мама до чёртиков инфантильная, получалось у неё это только до моих тринадцати. Она мечтала слепить из меня своё подобие, потому что никого так не любит, как себя! Вся из себя эдакая леди: идеальные костюмчики и платья, никаких излишеств - во всём божественный вкус, а на уме одни вечеринки да богатые любовники… У меня отвращение ко всему, чем она дорожит. Мне нравятся простые вещи. И она не преминет случаем сказать, что я одеваюсь или крашусь «как продавщица». Меня растил большой ребёнок. Я, наверное, потому так привязалась к Порко - он стал для меня подобием родителя, с ним я превращалась в маленькую девочку, которая наконец-то смогла переложить ответственность на кого-то другого. Мамины мужики иногда гадко флиртовали со мной, и я не доверяю противоположному полу. Боюсь узнавать других мужчин. А Порко я знаю. С ним всё просто и понятно… Ты не уснул?

— Нет, я внимательно слушаю. Просто ждал, когда договоришь.

— Занятно.

— Что именно?

— Что слушаешь и не пытаешься при этом перевести разговор о детских травмах на себя. Это очень сложно: каждому в большей степени хочется поделиться собственной болью и в меньшей слушать о чужой.

— Тоже мне, образец джентльмена нашла! — Жан смутился. — Я просто не влюблён в придурка Порко, вот мне и нечего вставить, — отшутился он и надвинул шляпу, пряча раскрасневшееся лицо. — Из твоего рассказа я вновь сделал вывод, который делал уйму раз: родители — наше вечное проклятие. Мне кажется, именно любовь к предкам — чистейшее извращение из всех. Столько нежности и столько непонимания, от которых крыша свистит…

— И это длится с самого начала человеческого рода.

Они глядели друг другу в глаза с пониманием и сочувствием. Выбросили к чертям условности и предубеждения, перестав узнавать в себе тех неловких старшеклассников, курящих у школы в шумной толпе.

— Знаешь, как местные называют это озеро? — вновь заговорил первым Жан. — Озеро Разбитых надежд. На современных картах оно значится скучным Зеркальным озером, но в старину имело громкую дурную славу, потому и получило в народе своё название. Тут сгинули сотни утопленников: несчастные влюблённые, должники, воры, проигравшиеся картёжники - мрачные глубины забрали много отчаявшихся душ. После Второй мировой дичь здесь поутихла, но те жуткие истории до сих пор на слуху.