Когда я вгляделся в твои черты

– Так, тихо!
– Саша испуганно выставила вперёд ладонь.
– Все заткнулись, мне мама звонит!

– У тебя есть мобильник?
– удивлённо прошептала Микаса.

– Цыц!.. Алло, мам? Э-э, видела ли я который час? Да. И уже лечу домой, да.
– Она энергично закивала с таким добросовестным выражением лица, будто мать могла это увидеть.

– А мне вот на днях родители предложили купить телефон, но я отказался, - шепнул Эрен на ушко Микасе.

– И почему? Круто же. Я у Саши всё время беру поиграть в гонки и послушать музыку, так классно!

– Да я как представлю, что мама будет названивать чуть что…

– Ну ты и дурень!

– хихикая произнесла она и прикрыла ладошкой рот.

– Ребят, уже поздно, давайте по домам, - грустно объявила Саша, но позитивно добавила: - Спасибо всем за обалденные истории! Здорово посидели.
– И спустилась вниз.

Остальные последовали за ней.

Эрен продолжал сидеть на дереве, чтобы не толпиться, и наблюдал за Микасой, осторожно переставляющей ногу на соседнюю ветку. Вдруг она задрала кверху голову и обратила к нему тот же сияющий взгляд, что и под фонарём, пока они шли сюда.

– Эрен, - её голос ласкал каждую букву его имени, - этот твой рассказ… Ты его придумал прямо сейчас, от балды?

Сердце Эрена прибавило несколько ударов, а воздух шумно вырвался из лёгких. Всё вокруг переполнилось счастьем: оно дрожало на усохшем листке, качающемся на ветру, им пахла ночная свежесть, счастье струилось в пучке фонарного света и мерцало на мокрой дороге. Счастье укрылось в её ласкающем голосе.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто странное чувство такое, будто я видела что-то похожее во… Ай!..

Звук её голоса затерялся в хрусте оборванных веток, пока Микаса летела вниз. Всего секунда - и она лежала без единого движения на тротуаре. Дети остолбенели от неожиданности и просто смотрели на неё, не понимая, что только что произошло.

– Микаса!
– в ужасе прокричал Эрен и молнией спустился вниз, плюхнулся на колени подле неё и инстинктивно схватил за руку.
– Микаса! Ты слышишь меня?
– пытался достучаться до неё дрожащим голосом.
– Саша, дай сюда телефон я позвоню в скорую!

– Я, э-э, вот… На… - Она протянула ему трубку.

– Ты знаешь её домашний номер? Надо как-то сказать родителям.

– Да, там есть в адресной книжке, я сейчас покажу, - сбивчиво промямлила она.

Ребята немного зашевелились, подозвали кого-то из взрослых и попытались объяснить произошедшее. Эрен же не позволял себе и секунды растерянности, стремился всё делать сам и раздавал команды остальным. Остаток вечера пролетел как в бреду, унёсся в тёмную неизвестность, подобно разноцветному дирижаблю в вышине. И лишь глубокой бессонной ночью Эрен наконец смог разрыдаться, неистово стиснув зубами промокшую наволочку.

Когда медицинский персонал разрешил навещать Микасу, Эрен проводил рядом с её койкой помногу часов: делал в кресле домашнее задание, иногда что-нибудь читал вслух больной или рассказывал о том, что происходит в школе, о первом снеге, парящем за окном. Карманные деньги, а порой и деньги на школьные обеды, он спускал на цветы, шарики и недорогие сувениры. Зачастую передавал в больницу необходимые вещи от госпожи Аккерман, если та задерживалась на работе и не могла навестить дочь. Иногда вместе с ним приходил Армин, и тогда унылые визиты становились чуточку веселее.

Микаса провела в медикаментозной коме около двух недель. Когда её начали отключать от аппаратов и приводить в сознание, Эрену не разрешали приходить, пускали только родителей. Он невыносимо скучал. Из-за постоянного стресса появились усталость и рассеянность: он мог резко заснуть на уроках днём, а ночью промучиться от бессонницы и тревоги. В моменты одиночества и безделья Эрен призывал в памяти нежность её голоса - ту самую, с которой Микаса произнесла его имя перед падением с яблони. Он был готов ею бредить. И сходил с ума из-за того, что не услышал до конца всех предназначавшихся ему слов.

Накануне Рождества Микасу снова стало можно навещать, и Эрен отложил все дела, чтобы справиться о её самочувствии. Когда он вошёл в палату, то увидел, что госпожа Аккерман тоже была здесь: дремала на диване в углу, укрывшись пуховиком. Часто дыша и без остановки шмыгая покрасневшим на морозе носом, Эрен бодро подошёл к постели Микасы и улыбнулся ей, но из-за переживаний улыбка вышла жалкой и кривоватой.

– Это тебе.
– Он протянул ей букет, замотанный в серую бумагу.
– Ой, прости! Сейчас сниму…

Суетно развернул букет, набрал воды в литровую банку и поставил на прикроватную тумбу. Микаса молчаливо и сонно наблюдала за ним отсутствующим взглядом. Придвинув кресло к больничной койке, Эрен уселся в него и деликатно положил руку на край матраса.

– Тебе нравятся такие?
– спросил он, кивнув в сторону букета.
– Они, конечно, не сравнятся с магнолиями мадам Ренессанс, но вроде тоже ничего.

Микаса продолжала молчать, с безразличием оглядывая своего гостя.

– Медсёстры сказали, что тебе уже лучше, - не сдавался Эрен.
– Армин, кстати, тоже пришёл бы, но он с роднёй уехал к бабушке и дедушке на каникулы. Передавал тебе привет.
– Он провёл ладонью взад-вперёд по взлохмаченной макушке.
– А ещё мама с папой подарили-таки мне этот дурацкий мобильник. Он оказался действительно прикольным: я загрузил в него несколько песен и смешных видео, кучу картинок, хотя и не знаю, зачем мне столько. Сижу иногда клацаю по кнопкам и думаю, какие же мы на Парадизе отсталые! На носу 2008-й год, а мобильные телефоны воспринимаем как невиданное чудо, когда во всём мире они уже давно обычное дело…

От тишины её ледяного внимания становилось не по себе. Эрену хотелось прикоснуться к руке Микасы, как он, бывало, делал, пока она находилась в коме, но понимал, что сейчас не имеет права. Этого права у него не было и прежде, но тогда он позволял себе слабость воспользоваться ситуацией. От безысходности Эрен начал рассказывать о школе, о материале, который проходили, о волонтёрской работе. И в какой-то момент лицо Микасы исказило страдание, а на глазах выступила влага. Она сжала в кулаке пододеяльник и жалобно всхлипнула, устремив взор к потолку.

– Я больше не помню, - чуть дыша проговорила она.

– Что такое?
– взволнованно спросил Эрен и подскочил с кресла.

– Не помню его…

– Ты о ком?

– Я больше не помню его… Не помню! Не помню!

– Микаса… - с горечью произнёс Эрен, легонько дотронувшись до её плеча в надежде утешить.

– Я больше не помню его! Совсем! Совсем!.. Уйди! Не трогай меня!
– закричала она и зашлась рыданиями.

От резкого шума проснулся старик на соседней койке и начал испуганно озираться по сторонам. Проснулась и госпожа Аккерман. Подбежав к дочери, она жестом попросила Эрена покинуть палату. Он подчинился и отправился домой. Его душили слёзы, гадко щипавшие на холоде кожу, а в голове творился хаос. Пестревшие рождественскими огоньками улицы казались блёклыми и чужими. В ушах всё ещё громом раздавался пронзительный и щемящий девичий вопль.