Когда загорится свет

Алексей не слышал, что ему говорят. Вернее, слышал, но упорно думал о другом.

— А я-то думал…

— Что?

— Что я все-таки вернусь еще на фронт.

Признали, что он уже может работать. Но если он может работать, то тем более может ехать в часть, к своим. Лежавшие на столе бумаги внушали ему ужас. Они показались ему цепями, в которые его хотят заковать. Взяться за это дело — это значит остаться на гражданской работе. Это значит примириться со своей судьбой. А там, далеко, звучали шаги по дорогам, гремели песни, крылатым вихрем неслась вперед и вперед победа. Неужели он уж до такой степени никуда не годится, что должен сидеть в эти великие дни здесь и рыться в каких-то развалинах?

Секретарь остановился.

— Алексей Михайлович, вопрос же был поставлен ясно. Мы не затем добивались вас, чтобы отпускать. Тем более теперь.

— Почему тем более?

— Видите ли, дело не так просто. Вы когда-то работали на электростанции.!.

— Ну и что?

— У нас мало специалистов. Да, кроме того… Я уже разговаривал с несколькими. Боятся! Работа не менее трудная и ответственная, чем на фронте.

Алексей усмехнулся.

— Не улыбайтесь. Это не преувеличение. Это именно так. Не один я так полагаю, — лучшее доказательство, что вас позволили оставить в тылу!

Алексей мрачно смотрел в пол.

— Подумайте хорошенько. Отпустить мы вас все равно не отпустим. Так что, если не это, найдем другую работу. Жаль только, что время уходит, а работа стоит. Я думал, что вы не испугаетесь. Но вы ведь еще не знаете, в чем дело…

— Я не боюсь. Но…

— А вы попробуйте без «но». Я полагаю, что эта работа вам подходит.

Алексея охватил гнев. Для него настоящая работа была там, на западе.

— Ваша кандидатура не всем нравится, — спокойно продолжал секретарь обкома, — а я думаю, что сыграет роль не столько опыт, но и решимость, упорство… Я-то вас знаю с давних лет и полагал, что вы как раз подойдете.

Алексей стал прислушиваться.

— Жаль, если вы не согласитесь. Я не думал… Уже несколько человек подвело. А работа стоит.

Алексей неохотно наклонился к столу и придвинул к себе план. Было странно после стольких лет снова увидеть линии и черточки, квадраты и прямоугольники, о которых он столько времени не думал. На него повеяло воспоминаниями прежних дней, и он даже удивился, что не забыл язык черных значков, испещряющих листы. Как сказал секретарь? «Испугались». Что ж, надо посмотреть, что здесь наводит такой страх.

Секретарь снова мерными шагами заходил по комнате.

— Если мы не пустим электростанцию, город прямо-таки замрет. Немцы знали, куда ударить, метко ударили.

Алексей, словно не слыша, водил карандашом по плану. Вдруг он поднял голову.

— Как котлы?

— Пока неизвестно.

— Турбины?

— Сомнительно. А вернее — не годятся. Средний корпус пострадал больше всего. Стена рухнула; что внутри — неизвестно. Нужно осмотреть на месте. Вот ознакомьтесь с этим, а потом разберетесь подробнее в отчете комиссии. Все это выглядит довольно безнадежно, надо сознаться.

Алексей сосредоточенно соображал:

— По-моему, тут что-то уж очень осторожный подход. На мой взгляд, можно бы и посмелее действовать.

— Мы на это и рассчитываем, Алексей Михайлович, как раз на это. Тут нужен смельчак, разумный смельчак. Последнее слово будет за вами; если вы возьметесь, мы попытаемся.

— Так… — начал Алексей как бы колеблясь, но секретарь прервал его:

— Но потом уж все на вашей ответственности, Алексей Михайлович. Фантазиями не увлекайтесь. Если нет возможности, лучше сразу отказаться.

Секретарь с минуту молчал, заглядывая через плечо Алексея в планы. Потом Алексей почувствовал на плече его руку.

— Ну, как Алексей Михайлович?

Голос был мягкий, дружеский.

— Я не требую, чтобы вы сразу решили. Осмотритесь, обдумайте, может, в самом деле нет никаких возможностей и весь наш разговор напрасен.

— По-моему, возможности есть. Разумеется, мне нужно посмотреть на месте и подробнее ознакомиться с докладной запиской.

— Конечно. Сколько дней вам понадобится?

Он обдумывал предложение. Чем он собственно рискует? Ведь пойти посмотреть, сказать мнение еще не означает согласиться. Ибо согласие — это отказ от всего, что непреодолимо тянуло его к себе. Нет, нет, от этого он не мог отказаться. Но пойти, заняться пока этим делом… Отчего же, он может еще показать, что не боится серьезного дела… А если он не согласится, то не потому, что боится, а лишь потому, что способен на нечто большее, на нечто действительно стоящее жизни и крови.

Секретарь заглянул в настольный календарь.

— Через неделю, во вторник, заседание плановой комиссии. Успеете за неделю? Разумеется, речь идет лишь о заключении — восстанавливать или строить сызнова.

— Успею.

— Ну, в таком случае жду. И позвоните, если понадобятся дополнительные разъяснения или если вы сами составите об этом какое-нибудь мнение. Всего хорошего.

Алексей вышел в тьму. Ветер кидал в лицо крупинки мелкого мокрого снега. Отсюда было близко до дому, но Алексей повернул в противоположную сторону. Он наклонил голову и поднял воротник, защищая от режущего снега лицо. Ветер раздувал полы шинели; жалобно скрипели деревья. Глаза с трудом осваивались с темнотой спящего города. Напротив возникла какая-то фигура; прохожий, заметив Алексея, робко замедлил шаг. Алексей усмехнулся. Незнакомец далеко обошел его, сойдя на мостовую.

Улица спускалась вниз, тянулась вдоль разрушенных заборов, вдоль каких-то запущенных скверов, где вырисовывались полузасыпанные снегом кусты, и Алексей подумал, что с его стороны глупо тащиться сейчас на далекую окраину. Но он не мог вернуться домой. После разговора с секретарем обкома осталось возбуждение, требующее движения, воздуха. И непреодолимо, непонятно зачем, тянуло к тому месту, которое он только что видел на планах, хотя и знал, что в темноте ничего не увидит.

Улица опять свернула в сторону. Где же это, наконец?

Но он тотчас же увидел тянущийся длинной линией высокий забор. Алексей перешел на другую сторону улицы и задрал голову. Во мраке за забором вырисовывались смутные контуры, словно рваные очертания скал. Алексей прислонился к стене незнакомого дома и смотрел. Там, за забором, темной ночью дремали развалины электростанции, мертвые, черные, занесенные снегом.

Он помнил это место с довоенного времени. Гудели машины, суетились люди, вертелись колеса, со скрежетом сыпался уголь, неслись по рельсам вагонетки. Отсюда, из этого места, подымалось над освещенным городом золотисто-розовое зарево, окрашивая ночное городское небо. А теперь…