Когната

Сначала Костю проверяли, и он бок о бок с драконами, которых тайком провозили через границу, арестовывал бывших вражеских пособников в городе. В основном, когда им объявляли об аресте, они или отрицали свое участие в преступлениях, или сдавались без сопротивления, как будто с облегчением, что не нужно больше скрываться, и высшая мера социальной защиты их не всегда пугала после стольких лет постоянного страха. Хотя, бывало всякое, среди людей попадались и очень шустрые, способные дать отпор. Костя похоронил и старшего товарища, с которым подружился, поступив на службу, и пару знакомых драконов, и еще нескольких человек. Легкое ранение получил. И, похоже, только тогда решено было, что он достаточно надежен, чтобы доверить ему арест драконов.

Не все испытывали восторг от такого решения. В комитете Константин был самым молодым сотрудником, что не добавляло ему авторитета, да и его знакомства в стане бывшего, но врага, вызывали обоснованное недоверие людей. Не всем детям повезло угодить в плен и вернуться. Драконы же в свою очередь считали, что Константин станет плясать под дудку Волитары, а та как-нибудь попробует использовать людей в интересах своей семьи. Но, понятно, сошлись на том, что Константин должен участвовать в аресте драконов, поэтому его в составе человеческой делегации все же отправили за границу.

В первой же командировке в мегаполис Константин встретил Волитару и ее мужа — меланхоличного дракона, который поминутно вежливо зевал, из-за волнения, из-за скуки — непонятно.

— Я невероятные изменения вижу! — сказала она так запросто, будто они только вчера распрощались. Костя же в свою очередь почувствовал смущение, тем более когда она прибавила к сказанному: — Я, что тебя под мышкой унести смогу, сомневаюсь.

— Так и без надобности, — пробормотал Костя, глядя на Волитару сверху вниз.

— Бас! — удивилась она очевидному. — А ты, как мышь, «пипипипипи» говорил!

Она смеялась, с явной симпатией рассматривая его лицо, что Константина страшно смущало.

— Ты сейчас бы меня безо всякого стилета убил! — похвалила она и, видно, совсем не сочла такой комплимент странным.

— А где твой брат? — спросил Костя из вежливости.

— Он позже будет. Но он так, подальше ото всего этого держаться пытается! У него заинтересованности в международной политике и военных преступниках не имеется. Так что это визит вежливости будет.

— А он разве знает, что такое вежливость? — тоже пошутил Костя, на что Волитара не без удовольствия рассмеялась снова.

Она познакомила Костю с мужем, тот показывал скепсис всем своим видом, когда Волитара говорила про деятельность комитета, и очевидно оживлялся, когда Костя говорил о прошедших операциях.

— Дорогой муж считает, что мой дикий интерес к операциям комитета — это что-то сугубо личное есть. Я не могу сказать, что его неправым считаю, — объяснила Волитара. — Он, что у нас дети, думает. Еще он, что до моего вовлечения в очередную операцию никогда не дойдет, думает. Он, что твое появление меня обезопасит, считает, поскольку, до чего ты здоровенный и опытный есть, думает.

— Я не думаю. Я надеюсь, — мягко возразил муж Волитары бархатным голосом, в котором читалось волнение, но при этом все же зевнул. — Я каждый вечер за то, чтобы она не лезла в пекло, молюсь. Я честное слово даю, что я так делаю.

— А ты лезешь? — вырвался у Кости невольный вопрос.

— Так ведь и он лезет, — сказала Волитара. — И ты лезешь.

— Я, наверно, единственный, кто об этом не просил, — признался Костя. — Пока не узнал о твоих письмах, планировал, что до старости буду работать на заводе, женюсь, умру в своей постели.

— Костя, ты себя хотя бы не обманывай. Оруженосцем быть твой удел есть, — возразила Волитара.

От ее взгляда не ускользнуло, что в Костином лице дернулся какой-то мускул, и она объяснила:

— Да. Или ты рыцарем должен быть. Просто ты не драконий оруженосец или рыцарь есть, а оруженосцем или рыцарем своей страны являешься. Качества такие, как то: верность, храбрость — глупо в землю зарывать и на работу на заводе неразумно разменивать. Конечно, ты не в своей постели умрешь, но тебе в этом и нужды нет.

Сама Волитара, если и собиралась умереть в своей постели в окружении детей и внуков, то тщательно это скрывала. Она вообще не могла спокойно спать, пока не будет найден и арестован (или убит) ее бывший жених Фумус. Как понял Константин, ее не столько обидел его отказ, сколько разозлило, что Фумус тесно работал с тайной полицией (в какой-то момент времени он тайную полицию даже возглавлял).

Фумус наворотил столько, что поймать его мечтали все по обе стороны Зеркала. Кто-то — чтобы отомстить, кто-то — для того, чтобы он замолчал навсегда, кто-то — чтобы оборвать его линию наследования.

Выйти на его след никак не получалось, а вот супругу обнаружили в одном из провинциальных приполярных ответвлений мегаполиса. При ней была девочка — дочь Фумуса. Волитара и командование решили, что схватить обеих — прекрасная возможность выйти и на убежище самого Фумуса или выманить его. Жена Фумуса не родилась драконом, а стала сначала его оруженосцем и лишь затем превратилась в дракона, как должен был Костя, если бы Волитара продержала его при себе подольше и он проникся драконьей жизнью до полного отвращения к человеческому существованию. Человеческого имени жены Фумуса никто не знал, потому что, пока она была ребенком, тот при свидетелях подзывал ее просто: «Эй, ты». Драконье имя ее тоже никто не слышал, но документы были на имя Секунды — так утверждал дракон, который продал ей жилье.

Секунда жила замкнуто, с соседями почти не общалась, порой ходила с дочерью гулять в парк, но там брать ее было чересчур рискованно: не хватало еще, чтобы она пожгла и постреляла посторонних, а потом улетела. Неясно чем грозила и попытка задержать ее дома. Не исключался вариант, что Секунда наставила там каких-нибудь ловушек или вообще заминировала квартиру. Жена Фумуса могла как-нибудь красиво упорхнуть, напоследок взорвав здание с жильцами. А загодя начинать эвакуацию многоквартирного дома — лишний риск стрельбы в толпе, лишний риск потерять так называемую Секунду, а затем искать ее снова.

Два раза в неделю она водила дочь в маленькое кафе неподалеку от дома, и вот там-то и решили ее арестовать. В кафе мало кто ходил. Риск того, что Секунда начнет дышать огнем в тесном помещении, был минимальный: не будет же она жечь собственного ребенка — так рассудили в комитете. В кафе вела тяжелая дверь, которую не так просто было распахивать в полете, а вход для персонала не был виден с улицы, и группа захвата могла насчитывать хоть полсотни солдат, хотя такое количество и было без надобности. Единственное, что беспокоило, — это плоская сумка на длинном ремне, которую Секунда всегда носила с собой: там могло быть что угодно, — от холодного оружия до бомбы.