Когната
Шрифт:
Заметив это, дежурный сунулся в окошко и воскликнул:
— Так ты дракон и летаешь? Слушай, девочка, не сочти за грубость, но ты же не из аристократов?
— Я из аристократов есть! — подала голос Когната.
— Ты-то понятно, — сказал дежурный. — А ты?
— Нет, не из аристократов.
Дежурный ненадолго пропал, торопливо приковылял в зал с ведром и тряпкой:
— Вы торопитесь, я понимаю, но нельзя ли девочку попросить плафоны у ламп протереть?
Он показал на белые стеклянные шары под потолком.
— Да можно, — согласился за нее Максим Сергеевич, досадливо поморщившись.
—
Притом что капли падали рядом с ним, а то и на него, он не спешил пересаживаться.
— Не обольщайтесь, — поспешил разочаровать Максим Сергеевич. — Это уговаривать бы пришлось столько, что проще самому с известкой возиться.
— Сейчас вот уроню ведро кому-нибудь на голову, — предостерегла Настя.
— Об этом я и говорю, — сказал Максим Сергеевич.
С вокзала они шли по обочине асфальтовой дороги, с двух сторон запертой горными склонами. Скорость их была ограничена скоростью Константина, поэтому все так или иначе шагали компанией, похожей на дружную. Константин досадовал на себя и, чтобы разбавить неловкость, спросил:
— Простите, а почему «людоед»?
— О-о! — протянул Максим Сергеевич. — Сейчас начнется…
— Потому что я людоед и есть, — объяснил людоед.
— Вы едите людей в буквальном смысле? — не понял Константин.
— Не обязательно кого-то есть, чтобы знать, что ты людоед, — сказал людоед.
— То есть все же в философском смысле?
— Мы в Зеркале, какой тут философский смысл. Я заперт на своей делянке, могу ходить только до станции и обратно. В таком положении тут случайно не оказываются. И да, если бы вы без проводника шли через мою землю, вы бы умерли, тут другого варианта быть не может. Что-то во мне там просыпается такое, как у собаки, когда у нее косточку пытаются отобрать. Не зря станция называется «Людоедовка», а я к ней приставлен. Зеркало так устроено, что оно отражает, как ты понимаешь, все окружающее. Вот оно как-то отразило мою прежнюю жизнь, и я тут. И пытаюсь разобраться почему.
— Ни у кого не отражает, а у тебя отражает, — возразил Максим Сергеевич.
— Потому что ты в себе не копаешься, — констатировал людоед.
— Да я как-то накопался уже, — ответил ему Максим Сергеевич.
— А я вот копаю, а до дна никак докопать не могу, — поделился людоед. — Ведь кто я, если, к примеру, слышал в новостях того времени, когда волну удавалось поймать, что драконы сожгли столько-то людей. И я от этой новости чувствовал и горе, но и удовольствие. Дескать, драконы еще раз подтвердили свою зверскую натуру и, значит, нечего с ними разговаривать, нужно убивать каждого, кого увидишь. А если из драконьих новостей слышал, что при очередном взрыве погибло столько-то драконов, то думал: «Ну, бывает, война, ничего не попишешь, они сами ее начали, их никто не просил». Что это, если не проявление людоедской натуры?
— Это драконоедская натура, а не людоедская, — сказала Настя, нисколько не смущаясь.
— Думаешь, я к людям отношусь лучше? — ухмыльнулся людоед. — Знаешь, сколько
человеческих разведчиков пробовали мимо меня проскользнуть? У-у. Но если к новостям по радио возвращаться, то слышу новость об аварии, о катастрофе, а думаю: «Надо было соблюдать правила и технику безопасности», и почти тут же забываю, что там произошло и что я там подумал. Дальше себе чай завариваю или в огородике вожусь. Все у меня хорошо. Вот так!— А мы как же? — спросила Настя.
— И тут третья составляющая характера выплывает, — ответил людоед, но не Насте, а почему-то Константину. — Есть прямо свои-свои, которые, наверно, могут делать что захотят, и мне неважно, драконы это, люди — не имеет значения. Другим поступкам чужих разумных существ я никогда не найду оправдания, а Настиным найду. Если она вырастет и тут хоть всех перебьет и пережжет, я буду считать, что ей пришлось это сделать, что она вынуждена была, что без этого никак. То же и с Максимом.
— Так вы не людоед, — рассмеялся Константин, — вы ведете себя как родитель Насти и Мак… (он слегка запнулся под взглядом проводника) …и Максима Сергеевича. Для родителей такое поведение характерно, а не для людоедов.
— И ты знаешь, что ни Настя, ни Макс ничего такого не сделают, — уверенно заявил Септим людоеду.
«Ну, тут бы я поспорил...» — подумал Константин, вспомнив ночь обмена его на барона.
С асфальта они свернули на широкую грунтовку и запылили ногами, посматривая на нависавшие с обеих сторон камни.
— Вот грозишься, грозишься, а пойдешь когда-нибудь на станцию, а тебя камнем прихлопнет, — предостерег Максим Сергеевич.
— Так и прихлопывало, — сказал людоед устало. — И убивали меня уже несколько раз. А я каждый раз очухиваюсь. У меня жизнь не заканчивается и оружие с боеприпасами в арсенале не иссякают. Я как-то из любопытства все мины за день вкопал, а утром все семьдесят штук снова появились.
— Ты не говорил, — сказал Максим Сергеевич.
— Было бы чем хвастаться, — равнодушно ответил людоед. — По крайней мере не перед тобой. А вот перед Настей можно. Она же не просто так летает. Где-то она наела эту способность.
— Может, мы ее кониной кормим, — предложил версию Септим.
— От вас дождешься, — сказал людоед. — Еще скажи — людьми. Вся деревянная деревня прямо горит желанием откармливать подростка, чтобы он принялся огнем пыхать. Не-ет. Она еще вот такой была (он указал на Когнату), а уже глаза горели при виде ружья.
— Как не гореть, если у тебя из игрушек дома только такие, — сказал Максим Сергеевич. — Был бы ты попом, она, может быть, набожной выросла бы.
— А надо было не оставлять! Что в слове «людоед» тебе непонятно?
Людоед принялся развивать свою мысль, раскладывая по пунктам неправоту Максима Сергеевича, приведшую к тому, что Настя полюбила оружие. Константин хромал по дороге и утопал в обилии этих слов, пока не споткнулся, потому что задремал на ходу, а людоед, ни на секунду не замолкавший, перешел уже на какие-то другие темы, доказывая неумолимость исторического и биологического процесса, их противоречие друг другу, и Константин едва не задремал еще раз, но людоед победно подвел итог, никак не следовавший из сказанного ранее: